– Кто же вам позволил брать?

– А у кого спрашивать?
– ответил Лавриненко.
– Хозяева драпанули, значит все наше.

Сомину было противно с ним спорить. Он наскоро поел и пошел разыскивать капитана Ропака - начальника боепитания дивизиона, потому что на орудии оставалось мало снарядов.

Проходя через знакомую уже птицеферму, Сомин увидел босоногую загорелую девушку лет семнадцати, которая сидела на траве и кормила хлебными крошками большого петуха-леггорна.

Девушка чем-то напомнила Сомину Маринку. Такие же светлые, выгоревшие от солнца волосы. Пожалуй, больше ничего общего, а все-таки похожа... Кроме нее, Сомин не видел здесь никого из колхозников.

– Здравствуйте, - сказала девушка. Она поднялась и оправила юбку.

– Почему вы здесь?
– спросил Сомин.
– Ведь ваши все ушли.

– Ушли, - грустно кивнула она.
– А я осталась. Птицу жалко. Столько к ней приложено работы!

– Сами вы птица!
– рассердился Сомин.
– Скоро сюда придут немцы, а вы возитесь.

Лицо девушки преобразилось, полные губы сжались, брови нахмурились;

– Без вас знаю. Драпаете, как зайцы, и еще учите!

Что он мог ей ответить? Девушка внезапно пожалела о своих резких словах. Она посмотрела на повязку на руке Сомина:

– Вам больно?

Он отрицательно покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

– Молока хотите?

– Мне ничего не надо, - сказал Сомин.
– А вот с вами как быть?

Девушка тяжело вздохнула:

– Будь, что будет. Батька у меня помирает. Не могу же я его бросить! Обещали прислать подводу, только, наверно, обманут. Не до меня.

"Вот и она, как Маринка, - подумал Сомин.
– Точно такое же положение. Как нарочно. А чем ей помочь?"

По дорожке гусак вел домой с озерца свою крикливую ораву.

– Это тоже ваши воспитанники?
– спросил Сомин, чтобы что-нибудь сказать.

– Мои. Они на выставке были в Москве. И я с ними. А теперь все достанется немцам.

Она вдруг обняла Сомина и зарыдала:

– И я тоже останусь немцам, я тоже, как эти гуски. Все - им...

Теперь Сомин сам чуть не плакал. Чем он мог помочь этой девушке, оставленной на произвол врага? Чем помочь ее умирающему отцу? Даже своей родной Маринке он не помог, а только обидел ее.

– Я пойду, - сказала девушка.
– Будьте вы целы и невредимы. Чтоб ваша любимая вас дождалась!

Она вытерла слезы рукавом и пошла напрямик через поляну. Сомин тоже хотел идти своей дорогой, но в это время начали рваться снаряды. Срезая ветки, зашуршали осколки. Сомин бросился к девушке. Она упала, даже не вскрикнув. Большой осколок врезался ей между глаз.

За деревьями гудели моторы.

– Первая батарея! На западную окраину!
– послышался громкий голос Арсеньева. Сомин бросился бежать к своему орудию. На дорожке трепыхался гусак с перебитой шеей. Робкие языки пламени плясали по краю крыши, а над головой вертелся и вертелся бесполезный ветряк.

Сомин добежал до своего орудия, когда машины уже трогались. Под прикрытием залпа первой батареи дивизион уходил из поселка.

В сумерках машины неслись по гладкой, как стол, дороге. Танки не преследовали их. Мгла постепенно сгущалась. Сомин сидел в кабине рядом с засыпающим от усталости Гришиным, но самому ему спать не хотелось, несмотря на нечеловеческое напряжение последних дней. Его не покидала мысль о девушке, имя которой он так и не узнал. "Может быть, и Маринка лежит где-нибудь с раскроенным черепом. Но в Москве сейчас спокойно. От Москвы их прогнали. А здесь снова отступаем".

Его мысли прервал Гришин:

– Гляди, командир!

В степи ровными рядами полыхали костры. Когда подъехали ближе, Сомин увидел, что горят самолеты.

– Тут не бомбили, - сказал Гришин, - наши сами подожгли.

Никогда еще черная горечь отступления не проникала так глубоко в душу Сомина. Ему - зенитчику - было особенно обидно, что в то время, когда немецкая авиация прижимает к земле, жжет и уничтожает все живое, свои самолеты горят на аэродроме. Только на следующий день в хуторе Жухровском Сомин узнал, почему горели самолеты.

Здесь было много военных. Среди пехотинцев и артиллеристов попадались кавалеристы без лошадей и командиры с голубыми петлицами. Один из них рассказал, что самолеты подожгли потому, что не было горючего, чтобы поднять их в воздух.

В хуторе Жухровском произошло событие, которое никогда больше не повторялось уже в жизни морского дивизиона. Это было после полудня, в самое жаркое время. Бойцы немного отдохнули, помылись. Впервые за несколько дней они чувствовали себя отделенными от врага другой военной частью. Подступы к станице охранял гвардейский минометный полк и батальон механизированной пехоты из группы генерала Назаренко. Здесь же расположился и штаб группы. Обычно он находился при штабе фронта, но на сей раз генерал Назаренко отстал, чтобы лучше руководить своими частями.