В конце ноября я легко стал чемпионом Советского Союза с результатом два метра двадцать сантиметров. Эту высоту мне удалось взять с первой попытки. Больше я прыгать не стал. Я чувствовал - не надо. Пусть останется "голод". Он сейчас необходим. Я не достиг еще того физического уровня, который позволил бы мне целиком переключиться на нервную нагрузку. Интуиция подсказывала, что нервы надо беречь про запас, как самое последнее оружие.

Через месяц усиленных тренировок я ощутил, как меня, словно вода чашу, начала переполнять энергия. Я шагал по Москве и ловил себя на желании догнать троллейбус, удержать руками закрывающиеся двери метро или с двух шагов вдруг перемахнуть какой-нибудь забор. На свой четвертый этаж я взбегал сразу через шесть ступенек.

Впервые я получал от спорта удовольствие, а не только муку.

Как раз в это время меня пригласили в США. Помимо прыгуна в высоту, устроители соревнований пригласили бегуна на четыреста метров, десятиборца, метателя молота и шестовика. Именно в этих видах легкой атлетики американцы потерпели поражение в Риме.

Я и Скачков четко представляли обстановку, в которой придется выступать. Утомительный перелет на другой континент, акклиматизация, семь часов разницы во времени, агрессивно настроенные болельщики, которые заранее предвкушали момент, когда на их глазах русского начнут "укладывать на лопатки" - все это было не в мою пользу.

Рекордсменом мира по-прежнему оставался Ник Джемс - 222, однако меня это не смущало.

Американцы намеревались организовать три матчевые встречи. Первая должна была состояться через два дня после нашего прилета. Мне явно не хватало времени, чтобы полностью освоиться в новых условиях. Оставалось надеяться на дополнительный запас сил, на быструю врабатываемость организма.

Первый матч состоялся в Нью-Йорке, в зале "Медисон Сквер Гарден". Огромный легкоатлетический манеж был забит до отказа. Американские болельщики меня ошеломили: нескончаемый шум, свист, топот, трещотки, трубы, дудки, гортанные выкрики. Люди курили, в зале висела настоящая дымовая завеса.

Состязания начались с высоты 203 сантиметра. Взяли ее все пять человек Ник Джемс, я и еще три американца. После 209 эти трое выбыли.

Когда установили 213,5 сантиметра, в зале неожиданно установилась тишина. Я спросил переводчика:

– Что случилось?

– 213,5 сантиметра, - пояснил он, - по-американски семь футов. Кто их преодолеет, тот считается великим прыгуном Соединенных Штатов Америки.

Я вспомнил, что за всю историю легкой атлетики таких прыгунов в Америке было лишь трое. Включая Ника Джемса.

Эту высоту я взял с первой попытки. Однако зачислять меня в великие прыгуны публика не торопилась.

Перед следующим прыжком Ника Джемса зрители вдруг стали указывать на меня пальцами и что-то выкрикивать. Я опять обратился к переводчику:

– Что они от него хотят?

– Они требуют: "Возьми его, возьми!"

Скажу откровенно: меня это задело.

Высоту 215 я перелетел с первого захода. Мой соперник не отставал. Наблюдая за ним, я подметил, что в его поведении уже отсутствовала прежняя небрежность победителя, напротив - американец держался скромно, он предельно настроился на выигрыш. Он очень хотел победы именно в этой встрече. Во-первых, ему надо было оправдаться перед публикой за поражение в Риме и восстановить свой престиж, во-вторых, этот день совпадал с его днем рождения и Ник решил сам себе сделать подарок.

Я не менее соперника сознавал ответственность первого поединка. Было ясно: если сегодня мне удастся вырвать победу, две оставшиеся встречи пройдут легче. У Ника появятся первые "бациллы" смирения передо мной, как перед неоднократным победителем. То есть поражение на Олимпийских играх ему уже не покажется случайным.

После того как Ник перепрыгнул 217, к нему подбежали, стали целовать, поздравлять - словно меня уже не существовало. Сам американец слабыми жестами показывал, что, мол, еще рано, но все же охотно пожимал протянутые руки.

Я понимал, что публика давит на мою психику.

Электрическое табло напомнило, что настала моя очередь.

Я встал спиной к планке и, пытаясь собраться, несколько раз глубоко набрал грудью воздух. Наконец резко обернулся. Я так волновался, что поначалу ничего не увидел. Потом из какого-то марева теней и цветных пятен передо мной медленно выплыла и четко обозначилась тонкая горизонтальная линия. Я догадался, что это планка. Краем глаза я вдруг заметил, что Джемс уже дает интервью нескольким корреспондентам. Меня это разозлило. Я отвернулся от рейки и принялся бессмысленно шагать из стороны в сторону.

Зрители притихли - ждали, что будет дальше.

Вернувшись к месту разбега, я прикрыл глаза, постоял и резко сорвался вперед. Но, близко увидев планку, вдруг передумал прыгать и, нырнув в сторону, обежал стойку.

На трибунах дружно засмеялись.

У барьера я столкнулся с встревоженным Скачковым.

– С разбегом что-то, - соврал я ему и вернулся на исходное положение.

Очень тщательно, ступня за ступней я стал промерять дистанцию разбега. Подняв голову, я как бы споткнулся о напряженный взгляд Ника. Американец тотчас отвернулся и напропалую принялся кокетничать с секретаршей у судейского столика.