Табло по-прежнему высвечивало:

"217. Дмитрий Буслаев. Первая попытка".

Я вновь замер метрах в двадцати от планки. И вдруг до меня дошло: "Ложь! Все его действия... Он меня боится! Балда!
– обозвал я себя.
– Ведь я знал об этом с самого начала".

Мне сразу стало легко. Я побежал и очень легко перемахнул через рейку.

Зал и на этот раз не отреагировал на мой прыжок. Он молчал. Но уже не так, как раньше, - гораздо глубже.

Перед новой высотой - 219 - Ник, как когда-то в Риме, опять вытянул из-под майки свой золотой крестик. Помолился без суеты - с богом он, видимо, разговаривал на равных. Затем обернулся к планке и сразу понесся. Мягко, неслышно. Спланировав по другую сторону рейки, Джемс быстро выскочил из поролоновой ямы и победно воздел руки.

Восторгу американцев не было предела.

На такой высоте я не ожидал от него подобной прыти. Однако меня уже ничто не беспокоило. Я спокойно прошел к началу разбега, чуть постоял. Сейчас от меня требовалось одно: автоматическая серия необходимых движений. Я их совершил, 219 остались позади.

Впервые меня, наконец, наградили аплодисментами. Это было уже кое-что. Я начинал перетягивать симпатии публики.

Установили 221. Мощно взмахнув ногой, Ник Джемс на какую-то долю секунды завис над планкой. Когда он упал в яму, планка затрепетала и свалилась на него. Оставшись сидеть на матах, американец склонил, полову на грудь и некоторое время не двигался. Потом резко встал и отошел к скамейке.

Зал молчал. Это была первая немая реакция публики после прыжка моего соперника.

"Все нормально, - сказал я себе.
– Все хорошо..."

Я во всю мощь помчался, сильно оттолкнулся, нарушил один из элементов техники, но тут же на взлете подправил его и вновь оказался по другую сторону рейки.

Вылезая из ямы, я заметил, как подскочил на скамейке мой сдержанный тренер, а вместе с ним и руководитель команды Кислов. Они даже обнялись.

Зрители на этот раз хлопали мне с полной отдачей.

Ник Джемс во второй раз прошел к началу разбега. Снова достал крестик, помолился: намного дольше, чем раньше. Публика замерла.

Пригнувшись, негр побежал, но перед планкой неожиданно дрогнул и проскочил мимо.

Американцы заулюлюкали.

Ни на кого не глядя, Джемс вернулся назад, но молиться больше не стал. Он неотрывно всматривался в планку, словно "заговаривал" ее. По себе я знал, что периферическим зрением он не упускает из виду и меня. И тогда я сел так, чтобы еще больше попасть в поле его зрения, я демонстративно принялся расшнуровывать прыжковые тапочки. Я показал ему, что в исходе поединка уже не сомневаюсь, эту высоту он не возьмет.

Ник Джемс опять понесся вперед и опять пробежал мимо.

Зал оглушительно засвистел.

Ник заметался. Он почувствовал, как из-под его ног уходит привычная почва - поддержка болельщиков.

Я смотрел на него и уже сожалел, что проделал номер с раздеванием. Американец напоминал взмыленную, загнанную лошадь.

Закончил он так: вновь сорвавшись вперед, Ник остановился перед планкой, вдруг замотал головой и пошел к выходу.

Зал неистовствовал. Я был все еще зол на публику и, догнав негра, пожал ему руку.

Реакция зрителей оказалась неожиданной: нам обоим бурно зааплодировали.

Выиграв, я больше не стал прыгать. Не к чему было расходовать силы предстояли еще два матча. Сегодня мне важен был не результат, а победа.

После этого успеха обо мне принялись писать, помещать фотографии, придумывать всякие клички, прямо на улицах просить автографы. Словом, в Америке я стал более популярен, чем дома.

Потом меня пригласили на телевидение. Комментатор, бойкий блондин лет сорока, поначалу расспросил меня, где я родился, сколько человек у меня в семье, когда начал заниматься прыжками, что делаю сейчас - работаю или учусь, какие у меня доходы. Поздравив меня с успешным запуском первой многоступенчатой космической ракеты в сторону Луны, который три дня назад осуществили в нашей стране, он перешел к другим вопросам. Я тотчас почувствовал подковырку. Со своей обаятельной улыбкой комментатор явно намеревался посадить меня в лужу.

Прервав его, я попросил:

– Не могли бы вы задать мне все свои вопросы сразу? Тогда я, может быть, отвечу на них связно и логично. Ведь план вашей передачи составлен заранее.

Ведущий поколебался, затем широко улыбнулся. "Что вы думаете по поводу вашей демократии?", "Сколько у вас в среднем получает рабочий?", "Как вы относитесь к своим выборам?", "Существует ли у вас свобода высказываний?", "Понравилась ли вам наша страна?"

Немного подумав, я ответил:

– Прежде всего вы должны помнить, что я не политик, не философ. Я спортсмен. К подобной теме разговора вы подготовлены лучше меня - это ваша профессия. И все же мне совершенно ясно, что вы - кстати, не первый и не последний - пытаетесь сейчас доказать своим телезрителям, что "американский образ жизни" лучше советского. Говорю прямо: мне это не нравится. Конкретно: я согласен ответить только на один из ваших вопросов.

– О, конечно, конечно!
– закивал комментатор.
– На какой?

– Насчет вашей страны. Она мне по душе. Нас хорошо приняли, у вас много толковых людей, и вообще я чувствую себя здесь, как говорится, "в своей тарелке". Скажу больше: вы богаче нас. Всем это прекрасно известно, поэтому незачем задавать вопрос о средней заработной плате.
– Неожиданно мне стало обидно, я спросил ведущего: - Простите, когда вы в последний раз воевали?

– Вы имеете в виду Соединенные Штаты Америки?