– Переведите меня в другой институт, у вас я лечиться не буду.

Хирург усмехнулся.

– Пожалуйста. Только ты напрасно думаешь, что с остеомиелитом где-то справляются лучше нашего. Год, два, три для тебя теперь уже не принципиально. Важно, чтобы твоя нога вообще когда-нибудь срослась!

Кучник был разозлен, я задел "честь его мундира", посему он сказал всю правду...

Через три дня меня перевели в другой институт, поместили в отделение спортивной травмы. Пришли три профессора - директор института Зайцев, старейший хирург Колман и заведующая отделением Грекова. Все трое единогласно решили, что мне необходимо наложить аппарат Шамшурина.

Через мою истерзанную кость Шамшурин пропустил четыре стальные спицы и скрепил их полукольцами. Гипс он не снял. Это странное, непривычное сооружение из гипса, дощечек и металла я начал таскать на весу. От природы я не очень доверчив - об этом аппарате навел справки. Выяснилось: конструкцию, которую я носил на ноге, Шамшурин спер у какого-то периферийного врача из Сибири. Притом спер он самый неудачный вариант. На этом защитил докторскую диссертацию.

Протаскав аппарат месяц, я поднялся к Шамшурину на третий этаж.

– Вадим Герасимович, как-то странно все... Уже месяц, как поставили мне аппарат. Что там, как?

Он ответил:

– Идет процесс сращения, нужно ждать.

– А если не идет? Надо бы все-таки взглянуть на дело рук своих.

– Вообще-то верно. Но, понимаешь, ты лежишь в отделении спортивной травмы, а у меня ортопедическое. Там свой заведующий. Но этот вопрос я согласую.

На другой день он явился. Оказалось, что не так составлены отломки. Меня вновь повезли в операционную, что-то перекрутили, переделали, после чего Шамшурин сказал:

– Теперь все в полном порядке!

С этого момента я перестал верить врачам. Шамшурин опять исчез, а на ноге продолжали зиять четыре свища.

Вдобавок жена объявила:

– Все! Больше я так не могу.

– Как?
– напряженно поинтересовался я.

– Из больницы в магазин, из магазина на кухню, с кухни опять в больницу!

– Что ты хочешь?

– Опять работать.

– Зачем? У нас есть деньги.

– Не из-за денег! Имею я, в конце концов, право на другую жизнь, кроме твоей больницы?

Я тихо согласился:

– Имеешь.

Жена вдруг заплакала.

– Я на полставки. Я буду ходить к тебе через день. Я договорилась: здесь холодильник, я буду готовить на два дня и оставлять. И все будет хорошо.

– Конечно, - отозвался я.
– Все будет хорошо...

– Ты на меня не обижаешься?

– С чего бы? Ты действительно устала.

Вытирая слезы, жена облегченно кивнула...

Лавина посетителей резко спала. Самым верным оставался Кислов. Как и раньше, он приходил раз в неделю, рассказывал о новостях в сборной, делился сомнениями, неудачами, спрашивал совета.

В отличие от некоторых, он со мной не лицемерил, не говорил, что снова будет все прекрасно, он просто общался со мной. Естественно - как будто ничего не случилось... Именно в этом я больше всего и нуждался.

И все же надежда во мне жила. Тайная и стыдливая. Надежда, что мой кошмар вдруг, как плохой сон, в один прекрасный день оборвется...

Продолжая, точно гирю, таскать на поврежденной ноге аппарат Шамшурина, я однажды на одном из больных увидел совершенно иную конструкцию. Спицы были пропущены через кость крест-накрест (а не как у меня - параллельно), скреплены кольцами и стержнями (а не дугами), но самое главное - в отличие от меня больной наступал в этом аппарате на ногу. От него я узнал, что в порядке эксперимента ему поставили аппарат того самого периферийного врача из Сибири, у которого украл первый вариант Шамшурин. Меня поразило: как можно так быстро после операции наступать на больную ногу?

Минул еще месяц.

Однажды жена не пришла два дня подряд. Как только она явилась, я спросил:

– В чем дело?

Спросил зло и подозрительно. От полугода бесплодного пребывания в больнице нервы начали пошаливать. У Людмилы тоже.

Помолчав, она раздраженно ответила:

– Конец месяца, много работы, просили оставаться... И вообще мне нужны деньги!

– Сколько?

– Четыреста рублей.

– Зачем? Неделю назад ты получила мою стипендию.

– Получила, - холодно подтвердила супруга.
– Теперь ее нет.

Сдерживая себя, я молчал. Я понимал, что высказать ей все нужно как можно мягче. Иначе выйдет скандал.

– Пойми, - наконец проговорил я.
– Со мной ничего не ясно. Нога гниет, не срастается - неизвестно, сколько еще лет я проваляюсь по больницам. Два года, три, четыре... Точно известно одно - государственную стипендию мне все время платить не будут. О том, на что мы станем жить дальше, надо подумать сейчас. Я мельком глянул на супругу, она напряглась точно струна.
– Деньги у нас пока есть, но ты...