– Тогда кто-нибудь из его друзей.

– Кто именно?

– Кто его знает? Что у него - сушек мало?

– А почему ты думаешь, что к этому причастен Зумент?

Иевинь с минуту колебался, но раненую мышцу опять пронзает боль. А раз так, то дальше замалчивать эту историю нельзя. Кто знает - в следующий раз, может, прирежут насмерть?

– Мы вчера подрались. И Жук сказал: "Зуб даю".

– Ясно, - говорит Киршкалн.
– А теперь лежи и не ломай над этим голову.

Оставив Иевиня в санчасти, он возвращается в школу.

* * *

Внешне Озолниек выглядит очень спокойным, впрочем, так всегда, если он взволнован по-настоящему. По поводу разных мелких повседневных нарушений и служебных неурядиц он иной раз и поднимет голос, отпустит колкое замечание, но, если неприятности крупные, он холоден и безмолвно грозен. Такой он и входит в учительскую, где воспитатели допрашивают задержанных ребят.

– Добрый вечер, - здоровается он сухо, затем отзывает в сторону Киршкална.

Слушая доклад воспитателя, начальник ни разу не перебивает, только покусывает губу и разглядывает найденный у порога нож.

– Виновный нам еще не известен, но сработано, надо полагать, по указке Зумента. Это может быть Ерум... Пока что удалось выяснить, что в толкучке у двери был и он. Удар направлен был снизу вверх, рука с ножом, значит, была опущена. Если бы в последний момент Иевинь не обернулся, лезвие вспороло бы низ живота. К счастью, Иевиню сейчас серьезная опасность не угрожает, полежит немного и поправится, - заканчивает Киршкалн.

– Лампочка на лестнице перегорела уже несколько дней назад. Мелочь, не так ли?
– смотрит на воспитателя Озолниек.
– Но в нашем деле, как видишь, мелочей нет. И почему в дверях возникла толкотня?

Почему после кино воспитанников не построили по отделениям, а разрешили выходить из помещения толпой? Тоже, разумеется, мелочь.

Киршкалн молчит. Что тут скажешь? Конечно, сам прошляпил.

– Из штангенциркуля сработан!
– подержав в руках нож, заключает начальник.

– Да.

– Как настроение в отделении? В твоем, в частности?

– Пока не знаю. Мы тут сразу допросом занялись.

Но там есть дежурный воспитатель и контролеры.

– А отделение без командира. И там Зумент...
– Озолниек смотрит на Киршкална.
– Ладно, продолжай! Я зайду к твоим, погляжу.

Весть о прибытии Баса достигла общежития раньше, чем он пришел туда сам. Ребята стоят кучками, о чем-то перешептываются, и Озолниек сразу улавливает какую-то перемену в колонии, - уже нет того привычного ровного ритма, который был днем. Нападение на Иевиня наэлектризовало атмосферу. И не только оно. В колонии нет больше председателя Большого совета, нет авторитетного и уравновешенного Калейса.

Разумеется, на место освобожденных избрали новых, но те еще не успели освоиться в новой роли. Смена председателя совета в колонии то же самое, что смена президента в республике. Ей всегда сопутствует некоторый разброд, перегруппировки и проверка соотношения сил.

"Отрицательные" поднимают головы - может, удастся получить какие-нибудь преимущества? "Положительные" переживают состояние некоторой неуверенности, а "колеблющиеся" навостряют уши - к кому будет выгоднее примкнуть? Сразу заметно ослабг ление дисциплины. Все ждут каких-то событий, продолжения инцидента. Из отделения в отделение ползут всевозможные слухи и домыслы, и если в обычное время на них клюют лишь немногие, то теперь даже коекто из "светлых голов" охотно развешивает уши.

Озолниек идет по длинному коридору, и его наметанный глаз отмечает одну перемену за другой. Разумеется, все это не более как мелочи. Но Озолниек отлично знает им цену, во что они могут вылиться, если их оставить без внимания. Даже сами приветствия ребят говорят уже о многом. Сейчас здороваются все.

До того рубежа, когда "опасные" перестают здороватьcfc, еще далеко, но Озолниек помнит, как было в первые годы существования колонии. Помнит он и многое другое - свист ветра в выбитых окнах, под ногами хруст осколков перебитых лампочек и забаррикадированные двери спален общежития, из-за которых доносится рычание пещерных зверей. Теперь подобное не грозит, но что-то все же стронулось, а начальник ох как хорошо знает - крушить-то очень простог а вот восстанавливать сокрушенное нелегко.

"Опасные" и их прихвостни свое "добрый вечер"

произносят несколько натянуто, с затаенным в уголках рта злорадством и легкой насмешкой во взгляде.

На их лицах можно прочесть: "Вот так-то, начальничек, впереди еще не то будет!" В особенности это заметно у-прихвостней. Слуга черта всегда был большим мастаком на проделки, чем его хозяин. Приветствия "спокойных" и "положительных" выражают известную тревогу, неуверенность: "Что теперь делать? Почему это произошло и что последует дальше?" Они даже идут несколько шагов рядом с Озолниеком, а один, не утерпев, спрашивает: