– Не сойти мне, господин офицер, живым с этого места, но я слышал мужской голос из гостиной...

Больше ничего он добавить не мог. И снова и снова излагал содержание своего разговора с сыном в тот вечер.

Очная ставка с Байрамом тоже ничего не дала. У Рахимбека не было никаких фактов, чтобы доказать связь Байрама с подпольной, революционной организацией.

– Я могу сказать только одно, - отвечал Рахимбек следователю, то выхватывая четки, то снова пряча их в карман: - Этот Байрам возмущал моих рабочих и вызывал беспорядки. Но большевик ли он "ли меньшевик, - в этом я, слава аллаху, не разбираюсь...

Следователь не упустил из виду и вопрос, который не догадался задать при аресте жандармский офицер. Ответ арестованного не лишен был логики.

– Я только когда спрыгнул с крыши, узнал, что за мной гонится жандарм, а не отец Елены Тихоновой, - говорил Байрам.
– Иначе зачем мне было бежать? Ведь я не вор. Я не сдвинулся бы с места.

Таким образом, Байрам прекрасно справился со своей задачей. Он спасал и себя и всю организацию.

Важно было теперь не сбиться при дальнейших допросах и повторять одно и то же. Тогда даже самый пристрастный суд не сумел бы приписать ему какое бы то ни было преступление.

Однажды, поздно вечером, когда Зулейха-ханум, уложив малютку, убаюкивала его в спальне, Мешади показался в дверях и, чтобы не разбудить ребенка, знаком подозвал к себе жену.

Зулейха-ханум, едва взглянув на озабоченное лицо мужа, освещенное падающей из кабинета полоской света, оборвала песню, встала и, задержавшись на мгновение у колыбельки сына, взглянула, уснул ли он. Малютка дышал ровно.

Зулейха-ханум бесшумно прошла вслед за мужем в его кабинет. То, что она увидела, потрясло ее своей неожиданностью: у двери, вытянувшись, стоял рыжий жандарм огромного роста, с закрученными кверху пышными усами.

– Вот что, дорогая, тревожиться пока нечего, - сказал Мешади, положив руки на плечи жены.
– За мной прислали из жандармского управления. Я сейчас же вернусь, но в случае, если задержат, знай, что я ни в чем не повинен. Они будут вынуждены вскоре освободить меня. Поняла?

Тут только он заметил крупные слезы, повисшие на ресницах у жены. Мешади осуждающе покачал головой.

– Нет, Зулейха, так не годится. Слезы? По такому пустячному поводу? Хоть он и не сомневался в том, что жандарм не понимает по-азербайджански, но тем не менее понизил голос и заговорил почти шопотом: - Меня, вероятно, не раз еще будут таскать в подобные места. С первого же раза докажи, что ты во много раз смелее мужа. Ну, милая, вытри глаза!
– Мешади вытащил из кармана платок, смахнул слезу с ее нежных щек и мягко улыбнулся.
– Вот так, моя дорогая...

На губах у Зулейхи задрожало нечто вроде улыбки и тотчас же исчезло. Она еще не пришла в себя, но, не желая волновать мужа, попыталась взять себя в руки.

– Мешади, - сказала она, - может быть, это ловушка? А не хотят ли они арестовать тебя и посадить в тюрьму?

– И этого не надо бояться, - улыбнулся Азизбеков. Круто повернувшись к жандарму, сказал: - Я готов, сударь!

Они вышли. Зулейха-ханум растерянно стояла посреди кабинета. Она и верила тому, что муж скоро вернется, и не верила. Как только затихли за дверью его шаги, в комнате воцарилась такая странная, страшная тишина" что у молодой женщины сжалось сердце.

Она прошла во вторую комнату, заглянула на кухню, потом посмотрела во двор. Нет, свекровь еще не вернулась от соседей.

Будет полбеды, если ей удастся скрыть от свекрови, куда увели Мешади. Но тетушка Селимназ сразу заметит отсутствие сына. Она, как только взглянет на грустную невестку, сразу же спросит, почему у той красные глаза. И этого будет достаточно, чтобы она узнала все. Зулейха-ханум не удержится и при первом же вопросе свекрови зальется слезами.

Она знала о своей слабости. Даже сейчас, подчиняясь желанию мужа, она пыталась взять себя в руки, но эта ей не удавалось. Она тревожилась по-прежнему, ища, перед кем излить свое горе.

Небольшая квартира, которую она чистила и убирала с такой любовью с утра и до позднего вечера, вдруг стала чужой и неуютной.

Остро, как никогда, поняв, что все счастливые дни все ее радости и горести, мечты и надежды связаны с Мешади, она ощутила такую пустоту в душе, что все окружающее стало для нее безразличным.

Раздираемая страхом и сомнениями, Зулейха некоторое время стояла в задумчивости. Затем, вспомнив уверенные слова мужа: "Я сейчас же вернусь", она подняла голову и взглянула через окно на улицу. На противоположном тротуаре стоял в непринужденной позе мужчина, освещенный уличным фонарем, и пристально смотрел на нее.

"Какой наглец! Так и впился в наши окна!
– И Зулейха гневно опустила шторы.
– Только бы вернулся мой муж живым и здоровым, - подумала она, - буду молить Мешади быть осторожным. Времена жестокие. Не от кого ждать добра. Ты с таким трудом учился, получил образование. У тебя малыш и... Мы не так давно поженились... Ведь и мать твоя и я, обе мы глаза, проглядели, пока дождались тебя из Петербурга. Мало ли у тебя врагов, Мешади? Ты даже с дядей поссорился и восстановил его против себя..."