– Рейналь так и сказал. Он дал мне прочесть ваши показания насчет Маршана.

– Как это, скажите на милость, Барбье удалось улизнуть?
– скрипучий голос тянул свое, Мюллер не слушал меня, весь во власти своей навязчивой идеи.

– Никто не мог тогда скрыться без помощи друзей и сообщников. Это я вам точно говорю, я был там, когда пришли американцы...

– Я с вами согласен.

Старческий голос окреп, теперь старик произносил давно отрепетированную речь. Он сжился с собственной версией событий тридцатилетней давности и не ведал сомнений:

– Барбье знал, как деньги делать, а когда у человека куча денег, так ему никакой закон не страшен. А ведь Господь наш изгнал торгашей из храма вот что надо помнить...

Он даже отбивал ритм ладонью по груде папок, сваленных на столе. Я оторвал взгляд от его руки, чтобы заглянуть в слезящиеся глаза: рука палача может быть похожа на руку хирурга. Или поэта. Но глаза совсем другие...

– Андре Маршана вы помните?

Однако перебить его было невозможно.

– ...Я сидел двадцать лет. За что? Я выполнял приказы. Как и ваши "томми" в Ирландии, как "джи-ай" во Вьетнаме. Разве есть разница? Я отсидел двадцать лет, потому что они упустили Барбье. Нарочно упустили. Я отсидел его срок. Суд неправомочен, нарушена женевская конвенция. Приговор, который мне вынесли, - это преступление против человечности.

Я все смотрел на тонкую, почти бестелесную руку, хлопающую по бумагам.

– Мне бы хотелось поговорить о Маршане и Бракони.

Рука сделала нетерпеливый жест:

– Я старик, мне скоро восемьдесят. Двадцать лет я провел в невыносимых тюремных условиях. Только вера поддерживала меня. С марта прошлого года мое заявление лежит в Международном суде в Гааге, у меня есть подтверждение...

Он вытащил из кипы тоненькую папку - доказательство того, что внешний мир официально признает существование некоего Иоханнеса Мюллера, палача, чьи жертвы - некоторые из них - как не странно, выжили. Юристы и чиновники изучают его дело, сверяют цитаты из протокола, подыскивают прецеденты чтобы разобраться, не обошлась ли Европа малость несправедливо с этим самым Иоханнесом Мюллером.

– Я знаком с вице-президентом Международного суда.

– С Деесманом?

– Вот именно. С Хьюго Деесманом. Но и вы должны мне помочь.

Его глаза впервые сосредоточились на моей персоне.

– Какие у вас отношения с Деесманом?

– Несколько лет назад он выносил судебное решение по одному делу, с которым я тоже был связан. Я собирал доказательства и свидетельские показания.

– Дело касалось прав человека?

– Нет, чисто этические вопросы отношений между правительствами. Мы тогда неплохо поладили, я и Деесман.

В его выцветших глазах вспыхнула было надежда, но тут же сменилась прежним выражением недоверия:

– Откуда мне знать, что вы говорите правду?

– Придется поверить. Иначе не договоримся.

Он долго молчал, потом задал вопрос:

– Давно вы знаете Рейналя?

– Недавно. А вы?

– Он меня разыскал в ноябре прошлого года. Не знаю, каким образом.

– Ладно, Мюллер, - сказал я, - Мы сторговались или нет?

Старик пожал плечами.

– Мне терять нечего. Что вы хотите узнать?

– Я читал ваши показания в суде насчет Маршана. Вы их помните?

– Конечно. У Барбье была такая слава, будто бы он ничего на свете не забывает. То-то он был грозен на допросах. А на самом деле у него память никудышная, это я все помнил, а он пользовался. Потому мне и приходилось присутствовать на допросах. Вам следует знать: в отличие от гестапо, служба безопасности абвера пыток не применяла.

Старик ловко воспользовался общеизвестными сведениями, но также общеизвестно было и то, что именно Лионский отдел службы безопасности являл собой исключение. Было и ещё несколько подобных исключений. Но я не стал ввязываться в спор.

– Вы клятвенно подтвердили, что Маршан находился под контролем СД с того момента, когда в сорок третьем его арестовали. Но если его завербовал абвер, каким образом в его судьбу вмешалось гестапо?

– Постарайтесь понять. Офицеры абвера гестаповцев за людей не считали, для нас это были отбросы общества. Однако Барбье был убежденным национал-социалистом, в партию вступил одним из первых, для него партийные интересы все заслоняли. И он не разделял нашего отношения к гестапо, особенно после ареста шефа абвера, адмирала. Вот поэтому, когда в парижской штаб-квартире гестапо прослышали об аресте Маршана и затребовали его, то Барбье возражать не стал. Если вы помните, к сорок третьему году гестапо уже почти полностью присвоило наши функции.

– Как это было - с Маршаном?

– Приехал из Парижа эсэсовский генерал Оберг, состоялась их встреча. На ней присутствовал также доктор Кохен - шеф гестапо во Франции.

– Вы видели отчет Кальтенбруннера за май сорок третьего?

– Видел - Барбье мне показывал. Не весь, только часть.

– Там упоминался осведомитель, принадлежавший к руководству подполья.

– Да. Имя не было названо, но все догадывались, что это Маршан. Среди завербованных не было другого человека такого ранга.