Или ей кто-то это сознательно загрузил.

Не думать об этом, в который раз напомнил Шатов. Не думать. Питаться регулярно, цепко держаться за реальность, время от времени контролируя себя аккуратными опросами сиделки.

Выпадений памяти вроде бы не было. Да и нечему особо было выпадать из памяти – Светлана, завтраки, обеды и ужины, утка по необходимости и разговоры.

О жизни в городе, о работе, о… Когда разговор вдруг касался семьи, Шатов замолкал, Светлана извинялась и переводила разговор на другую тему.

О себе девушка рассказывала охотно. Сирота, в этот детский дом попала, когда ей было около десяти лет после череды других детских заведений. О тех, других детдомах, Светлана вспоминала неохотно, а вот о Школе гениев говорила даже с каким-то радостным чувством гордости.

Шатов старался Светлане не мешать говорить, лишь иногда подправляя поток информации наводящими вопросами. И что, не тяжело учиться десять часов в сутки? Любимые предметы? Не страшно вскрывать трупы? Кем хочешь быть и куда поедешь учиться дальше?

Последнее интересовало Шатова особо. До выпускного у них в детском доме оставалось полторы недели, потом тем выпускникам, которые собирались учиться дальше, необходимо было выезжать для сдачи экзаменов. И если успеть Светлану уговорить, то она могла просто звякнуть по телефону Хорунжему. Или кому-нибудь из знакомых Шатова. И за ним приехали бы. Немного перетряхнули бы это богоугодное заведение, выяснили, у кого тут не в порядке с головой и так далее.

В конце концов, подумал как-то Шатов, если девушка очень хочет близости известно журналиста, то она может ее получить. В качестве награды за помощь и сотрудничество.

Шатов по этому случаю перестал дергаться, когда Светлана вроде бы случайно, поправляя постель, прикасалась к его лицу.

За два дня затворничества Шатов не видел никого, кроме Светланы. Телевизор с видеомагнитофоном были перетащены в спальню, и пациент со своей сиделкой смотрели фильм за фильмом. Комедии и боевики. Попытки Светланы ставить мелодрамы и эротику пресекались Шатовым категорически.

Утром третьих суток Шатов попросил, чтобы к нему позвали врача. Или, в крайнем случае, Дмитрия Петровича.

– Вызывали? – Дмитрий Петрович как всегда был выбрит, отутюжен и высокомерен.

– Присаживайтесь, любезный друг, – предложил Шатов.

– Друг и даже любезный? – брови Дмитрия Петровича поднялись высоко, демонстрируя удивление, переходящее в изумление.

– Ну не старым же козлом вас именовать.

– Согласен, – Дмитрий Петрович сел на стул и закинул ногу за ногу. – Если выбирать из этих двух вариантов, то лучше первый. И по игривому началу разговора я могу предположить, что вы решили поговорить со мной серьезно. Так?

– Так, – кивнул Шатов.

– Я вас слушаю.

– Во время нашего с вами последнего разговора вы изволили намекнуть, что я… – Шатов поднял взгляд к потолку и сделал довольно длинную паузу. – Что я несколько безумен.

– Я не намекал на то, что вы несколько безумны, – возразил Дмитрий Петрович.

– Да-да, вы не намекали, вы сказали об этом прямо.

Дмитрий Петрович снисходительно кивнул.

– И еще вы сказали, что я тут лежу привязанный для того, чтобы не нанести ущерба себе и окружающим, – Шатов взглянул в глаза собеседника. – А химические средства в мою пищу добавляют для того, чтобы встряхнуть мою больную психику и заставить быть аккуратным.

– О химпрепратах я вам такого не говорил, но вы поняли все правильно. Что дальше?

– Но вы мне не сказали, сколько мое заключение продлится. Как бы не заботилась обо мне бедная Света, находиться в горизонтальном положении и не иметь возможности даже почесать себе гениталии – это слишком серьезное испытание. Вы не находите?

– Не знаю.

– Имея достаточно времени для размышлений, я, как мне кажется, нашел вариант, который мог бы позволить мне встать на ноги, а вам… я имею ввиду тем, кто так трогательно заботится о моем психическом здоровье, не рисковать ни чем.

Шатов, тщательно выговаривая эту заготовленную фразу, улыбался самым уголком рта. Еле заметно. Чуть иронично.

– Я не думаю, что вы… – начал Дмитрий Петрович, но Шатов его быстро перебил.

– Не нужно предвзятых выводов, любезный друг…

– Понимать как «старый козел”? – спросил Дмитрий Петрович.

– Если бы вы находились на моем месте, то старались бы избегать сильных выражений.

– Извините, продолжайте, – Дмитрий Петрович поднял руки. – Я не буду вам мешать.