–  Чего молчишь? Ордена ждешь, земель дарованных?
– благодушно спросил Романов.
– Будут! Недолго уже осталось, один шаг сделать, от силы - два!..

И тут Черных вспомнил, с каким трудом давались ему последние шаги в исповедальню, к заветному ящичку с белым порошком…

–  Но ничего!
– стукнул он по ручке кресла.
– Дойдем!

–  Конечно, конечно!
– поспешно подтвердил Чистяков и опустил голову.

«Совсем плохой Женька стал, - думал Чистяков, украдкой разглядывая престолонаследника - Говорит чего-то, говорит… Бред какой-то! Года два бы ему еще продержаться, лучше - три. Чтобы и к власти пришел, и на троне укрепился и отдал хотя бы часть того, что он тут пожаловать успел. Главное - землю! Первый же указ, или как он там, эдикт, что ли, как у большевиков: земля - народу! Но если господин Ульянов-Ленин своим декретом крестьян на свою сторону привлек, то нынешним крестьянам земля не нужна, они и обрабатывать ее разучились, сколько лет страна на канадском зерне живет. Земля нужна другим людям, умным, богатым, изворотливым, таким, как он, Петр Чистяков. Уж он-то сумеет распорядиться полученными десятинами…»

–  Ты чего, уснул, что ли, смерд?
– Романов пнул Петьку ногой.

–  «Объект» я поместил пока у Тимофея, на Фонтанке, но долго там держать его нельзя. Место официальное, народ постоянно ходит, мало ли что… И еще, - Чистяков замялся, - ему бинты снимать пора, он же в зеркало посмотрится и все поймет…

–  Объяснить ему задачу, денег посулить! Ты, как маленький, право, - Романов пожал плечами.
– Ты же понимаешь, он не жилец, его цель - несколько слов сказать перед камерами…

–  Ну, не только, - вмешался Чистяков.

–  Да, не только, но главное - это. Главное - выступить на телевидении и передать власть своему преемнику. Все - потом он уже не нужен!

–  Нужен, Николай Всеволодович, еще как нужен, - опять вмешался Чистяков.
– Может быть, после этого его главная роль и начинается.

–  Какая главная роль, что ты там лепечешь?
– Романов-Черных поднялся с Малого Трона.
– Умный стал больно, за меня решаешь!

–  Мы хотим, чтобы наша власть была легитимной, не так ли?
– Чистяков вздохнул и начал объяснять то, что в свое время сам же Черных объяснял ему.
– Россия стала открытым обществом, во всяком случае делает вид, что это так, поэтому после отречения Президента крайне необходимо организовать его встречи с зарубежной прессой, официальные, представительные, по первому же требованию иностранцев. Хотите пресс-конференцию - пожалуйста, хотите интервью CNN - нет проблем, только скажите, когда и где! Вот тогда весь мир и поверит в наш спектакль - мы не скрываем бывшего Президента, он доступен, встречается с журналистами, отвечает на все вопросы. Вы же сами это говорили, Николай Всеволодович!
– на всякий случай напомнил Чистяков.
– Я ваши слова повторяю.

–  Да, правильно, говорил, - Романов-Черных опустился в кресло, задумался.
– Я не помню, когда я это говорил, но говорил же, правда?

–  Конечно, - согласился Чистяков и снова сказал, делая упор на этих словах, - я только повторяю вашу мысль, и все!

–  Да, да, - Черных вдруг как-то обмяк в своем кресле, стал похожим на себя прежнего, в инвалидной каталке, когда не было ни власти, ни денег, только комната в коммунальной квартире на Васильевском острове…

Чистяков огляделся, поискал какой-нибудь стул, табурет, скамейку, ничего, только шезлонг, где обычно отдыхает Черных…

–  Ты сядь, сядь на что-нибудь, - перехватил его взгляд Черных.
– В часовне… Там есть. Я тебе сказать кое-что хочу…

Чистяков притащил из часовни тяжеленный дубовый стул с высокой спинкой и неудобным сиденьем.

«Чудная религия у католиков, - подумал он, - пришел человек в часовню, сел на стул и сразу страдать начинает, долго на таком сиденье не усидишь, скорее покаяться и на волю. А на воле в Германии что? Пиво, сосиски с квашеной капустой и фройляйн.
– Вспомнив немецких фройляйн, Чистяков поморщился: - Да, после этих Гретхен - только в часовню, каяться!»

–  Я тебе что хочу сказать, - Черных говорил глухо, закрыв лицо руками.
– Плохо мне, Петя, наркоман я…

Страшное слово Черных сказал совсем тихо, и если бы Петька не знал этого, то не понял и не поверил бы ему. Но верный оруженосец Петр Чистяков давно уже все знал - и про тайный ящичек в бюро исповедальни, и про мучения, хуже похмелочных, что теперь трижды в день терзали его шефа, и про то, что Жорка Вашингтон периодически мотался в Гамбург за новой порцией белого наркотического порошка.

И то знал Петр Васильевич Чистяков, бывший автослесарь и будущий граф и генерал-губернатор Санкт-Петербурга, что этой порции белого порошка теперь хватало совсем ненадолго, и большой умница и потенциальный Нобелевский лауреат Женя Черных стал другим - забывчивым и непредсказуемым, вспыльчивым и взбалмошным, теряющим главное свое состояние, которое выражается не в рублях и долларах и даже не в коэффициенте IQ, он терял свой мозг и эту потерю ничем возместить было невозможно.

* * *

Вместе с Сергачевым мы вышли из кафе, постояли еще, уже попрощавшись, и Сергачев сказал неожиданно, вне связи с тем светским разговором, что мы вели у входа в кафе:

–  Не хочу я твоим делом заниматься, Леша. Уж прости старика за откровенность. Если бы ты сам ко мне с этим пришел - отказал бы, а Кирею - не могу. Так что - не беспокойся, провернем это дело, провернем, но это - все! Последняя акция, на покой пора Петру Петровичу! Ты, это, не кури пока, подожди, пока я не уйду.

Я послушно убрал сигареты в карман.