Шрифт:
И вот состоялся этот дурной сход.
Дурной, потому что никогда прежде такого не было, чтобы кто-нибудь приезжал на сход с командой бойцов-автоматчиков, которые окружили здание «Медведя», встав у каждого окна и двери, готовые стрелять в любого, кто в них покажется.
А молодые именно так и приперлись.
Сели они демонстративно на другой край стола, далеко от воров, чтобы случайно не попасть под автоматную очередь, сели, положив перед собой стволы, и слушали молча, угрюмо и не видно было по их лицам, соглашаются они с Киреем или нет, не говорили ни слова, сидели и слушали, даже не переглядываясь друг с другом, а глядя на свои кулаки и стволы, лежащие рядом с кулаками.
А когда Кирей кончил говорить, потому что сказал уже все, что мог, что-то повторив по два и три раза, и когда он кончил, молодые сдвинули бритые головы и долго о чем-то шептались, а потом потянулись к стволам и убрали их в карманы своих кожаных курток, а старший из них, по прозвищу Сила, поднялся и сказал:
– Перетереть это надо!
Вот тут-то Кирей и взорвался, и крикнул:
«Ша!» - уложив швейцара с инфарктом, и стукнул по столу кулаком…
Молодые снова сдвинули в кучу бритые головы, снова пошептались, яростно и серьезно, и снова поднялся Сила и сказал:
– Это все понятно, но перетереть все-таки надо!
Кирей опустился на стул и спрятал лицо в ладонях. Чтобы молодые, не дай бог, не увидели его смеха и его слез.
– Ты, это, - сказал Сила, - ты не думай, мы все понимаем, но надо перетереть. Мы с тобой вдвоем, как друзья, сядем где-нибудь в кабаке, девочек позовем и потихонечку перетрем это дело. Я, честно, кой-чего еще не понимаю! Хорошо?
– и это «хорошо» сказано было так по-детски, что отказать ему было невозможно.
Да Кирей и не собирался отказывать, всегда стремясь решить все миром.
– Хорошо, - согласился он, - посидим, перетрем, как друзья.
Сила радостно улыбнулся, с видом победителя посмотрел на своих спутников и добавил, уже усаживаясь на место:
– Только не сегодня, ладно? Через пару дней. Мне обдумать все надо!
– Хорошо, - повторил Кирей, - обдумай, и встретимся, как друзья.
Сила опять с удовольствием посмотрел на своих, важно кивнул головой и сказал:
– Мы договоримся!
– Конечно, Сила, конечно. Ведь мы же друзья! И не понимали молодые отморозки, что с этой самой минуты, когда Сила почувствовал себя победителем и героем, с этой самой минуты и этих слов Кирея о дружбе, которые вроде и не он сам сказал, а просто повторил вслед за Силой, именно он, Всеволод Иванович Киреев, будет руководить всеми поступками Силы и его людей, и те будут делать только то, что скажет им Кирей, и будут они вот так же счастливо улыбаться, выполняя его приказы…
Потому что они - друзья!
* * *
Кирей рассказал все это Лехе Кастету, добавляя разные смешные подробности, которых, может, и не было на самом деле, но которые так украшают всякий рассказ, особенно, если говорит человек, любящий и умеющий говорить.
А Всеволод Иванович Киреев, проведший половину немаленькой своей жизни на зоне, говорить умел, и это умение очень ценилось в блатной среде, где жизнь проходит в четырех казенных стенах среди людей с непростыми характерами и непростым прошлым, где слово ценится на вес человеческой жизни и его долго обдумывают, прежде чем сказать вслух.
Все рассказал Кирей о большом сходе в ресторане «Медведь» и даже много чего добавил от себя, но не сказал одного - что ночью приезжала к нему, Кирею, бригада реаниматоров и провела у него всю ночь, уехав только с выстрелом полуденной пушки. И рядом с врачами-реаниматорами всю ночь просидел важный профессор, самый главный специалист в городе по сердечным болезням, которого поднял с постели Сергачев, поднял и привез в особняк на Каменном острове.
И врачи «Скорой», и профессор-сердцевед в один голос твердили, что Кирею нужно ложиться в больницу, потому что обширный инфаркт - это не шутки, а годы у Киреева немалые, да и срока за спиной камнем на сердце давят.
Но Кирей, едва открыл глаза и смог говорить, сказал свое решительное «нет» и больше на эту тему не говорил, а призвал к себе Сергачева и один на один, без врачей, долго с ним говорил о каких-то своих делах, а после этого закрыл глаза и спокойно проспал до утра, не чувствуя, как к нему подключают хитрую японскую аппаратуру, делают уколы и меняют капельницу.
В полдень, словно разбуженный выстрелом петропавловской пушки, он открыл глаза и встал, резко, решительно, уронив металлическую стойку с банкой лекарства, которое по резиновой трубочке шло в его вену.
Сергачев, за эту ночь похудевший и постаревший на добрый десяток лет, пытался уложить его обратно, но услышав - Уйди, сволочь лысая!
– поспешно ретировался за дверь и следил за происходящим в оставленную щелку, всегда готовый прийти на помощь врачам. Впрочем, врачей Кирей не обидел, отблагодарил их и деньгами, и словами, но от госпитализации отказался, уступив лишь в том, что в доме постоянно будут дежурить врач и медсестра. Но только чтобы сестричка была молодая и фигуристая.
А днем позвонил Леха Кастет и попросил встретиться с ним в Летнем саду для какого-то важного дела.