Шрифт:
ОСТРОВА
Февраль 1928
РАЗГОВОР
Писатель. Критик. Издатель.
ПИСАТЕЛЬ:
Легко мне на чужбине жить, писать трудненько, — вот в чем штука. Вы морщитесь, я вижу? КРИТИК:
Скука. Нет книг. ИЗДАТЕЛЬ:
Могу вам одолжить два-три журнала, — цвет изданий московских, — "Алую Зарю", "Кряж", "Маховик"… КРИТИК:
Благодарю. Не надо. Тошно мне заране. У музы тамошней губа отвисла, взгляд блуждает тупо, разгульна хочет быть, груба; все было б ничего — да глупо. ИЗДАТЕЛЬ:
Однако хвалят. Новизну, и быт, и пафос там находят. Иного — глядь — и переводят. Я знаю книжицу одну… КРИТИК:
Какое! Грамотеи эти, Цементов, Молотов, Серпов, сосредоточенно, как дети, рвут крылья у жужжащих слов. Мне их убожество знакомо: был Писарев, была точь-в-точь такая ж серенькая ночь. Добро еще, что пишут дома, — а то какой-нибудь Лидняк, как путешествующий купчик, на мир глядит, и пучит зрак, и ужасается, голубчик: куда бы ни поехал он, в Бордо ли, Токио, — все то же: матросов бронзовые рожи и в переулочке притон. ИЗДАТЕЛЬ:
Так вы довольны музой здешней, изгнанницей немолодой? Неужто по сравненью с той она вам кажется — КРИТИК:
Безгрешней. Но, впрочем, и она скучна… А там, — нет, все-таки там хуже! Отражены там в серой луже штык и фабричная стена. Где прихоть вольная развязки? Где жизни полный разговор? Мучитель муз, евнух парнасский, там торжествует резонер. ИЗДАТЕЛЬ:
Да вы, как погляжу, каратель былого, нового, всего! что ж надо делать? КРИТИК:
Ничего. Скучать. ИЗДАТЕЛЬ:
Что думает писатель? Как знать, — быть может, суждено так развернуться… ПИСАТЕЛЬ:
Мудрено. Года идут. Язык, мне данный, скудеет, жара не храня, вдали живительной стихии. Слова, как берега России, в туман уходят от меня. Бывало, поздно возвращаюсь, иду, не поднимая глаз, неизъяснимым насыщаюсь и знаю: где-то вот сейчас любовь земная ждет ответа иль человек родился; где-то в ночи блуждают налегке умерших мыслящие тени; бормочет где-то русский гений на иностранном чердаке. И оглушительное счастье в меня врывается… Во всем к себе я чувствую участье — в звездах и в камне городском. И остываю я словами на ожидающем листе… Очнусь— и кроткими друзьями я брошен, и слова — не те. ИЗДАТЕЛЬ:
Я б, господа, на вашем месте Парнас и прочее — забыл. Поймите, мир не тот, что был. Сто лет назад целковых двести вам дал бы Греч за разговор, такой по-новому проворный, за ямб искусно-разговорный… Увы: он устарел с тех пор. <14 апреля 1928>
К РОССИИ