Когда, о Боже, дом Тебе построю,Я сердце соразмерить не смогуС географическою широтою,И севером я не пренебрегу.Ведь ничего действительнее чудаВ обычной жизни не было и нет:Кто может верно предсказать, откудаЗаймется небо и придет рассвет?И разве станет всех людских усилий,Чтоб Царствия небесного один —Один лишь луч, сквозь зейденбергской пыли,На оловянный низошел кувшин?Кто хлебопашествует и кто удитИ кто, на лиру возложив персты,Поет о том, что времени не будет, —Почем нам знать, откуда идешь Ты?Во всех садах плоды играют соком.Ко всем Тебе прямы Твои стези:Где ни пройдешь, Ты всё пройдешь востоком —О, только сердце славою пронзи!
1919
88.
Раскрыт дымящийся кратер,И слух томится — наготове —И ловит песенный размерПереливающейся крови, —И рифма, перегруженаВсей полнотою мирозданья,Как рубенсовская жена,Лежит в истоме ожиданья…К чему ж — предродовая дрожьИ длительная летаргия?О, почему уста тугиеТы все еще не раскуешь?Иль, выше наших пониманий,Ты отдаешь любовь своюТому, что кроется в туманеДа в смертном схвачено бою?
1920
89.
Мне ль не знать, что слово бродитТем, чего назвать нельзя,И вовнутрь вещей уводитСмертоносная стезя?Что в таинственное лоноПроникать нельзя стиху,Если небо ВавилонаЕсть не только наверху?Но, очаровать не смеяЯвной прелестью ланит,Ты зовешь меня, алмея,В мой возлюбленный гранит.И мой дух, нарушив клятву,В сумрак входит роковой,В соблазнительную сатву,В мертвый город над Невой.И лечу — отныне камень,Позабывший о праще,Отдаю последний пламеньТайной сущности вещей.
1922
90.
Вот оно — ниспроверженье в камень:Духа помутившийся кристалл,Где неповторимой жизни пламеньПреломляться перестал.Всей моей любовью роковою —Лишь пронзительным шпилем цвету,Лишь мостом вздуваюсь над НевоюВ облачную пустоту.И в таком во мне, моя алмея,Ты живешь, как некогда в стихах,Ничего кругом не разумея,Видишь камень, любишь прах.А о том, что прежде был я словом,Распыленным в мировой ночи,Если в этом бытии суровомЕсть и память, умолчи.
1922
91.
Нет, не в одних провалах ясной верыЛюблю земли зеленое руно,Но к зрелищу бесстрастной планисферыЕе судеб я охладел давно.Сегменты. Хорды. Угол. Современность.Враги воркуют. Ноги на скамье.Не Марксова ль прибавочная ценностьПростерлась, как madame de Рекамье.Одни меридианы да широты,И клятвы муз не слышно никогда:Душа! Психея! Птенчик желторотый!Тебе не выброситься из гнезда.О, только б накануне расставаньяВобрать наш воздух, как глоток вина,Чтоб сохранить и там — за гранью сна —Неполной истины очарованье.
1923
92.
Самих себя мы измеряем снами,На дно души спускаемся во сне,И некий дух себя измерил намиВ первоначальном дыме и огне.Он в этот миг установил навекиЗодиакальный оборот землиИ русла вырыл, по которым рекиЛюдских существований потекли.О темный голос, ты не льстишь сознанью,Ты воли извращаешь благодать:Я не хочу видений смутных граньюВо сне довременном существовать!Что на весах у судии любогоВся участь Трои в Ледином яйце,Коль в этот стих облекшееся словоУже не помнит о своем творце?Оно само пересекает воды,Плывет по сновидениям чужим,И утлый мир божественной свободы —Где ни приснится — неопровержим.
1923
93.
Чего хотел он, отрок безбородый,Среди фракийских возлагая горНа чресла необузданной природыТяжелый пояс девяти сестер?Преображенья в лире? УрожаяПолуокеанического дна —Чтоб, новый небосвод сооружая,Спустилась долу вечная весна?Но — предопределенною орбитойТы двуединый совершаешь ход,И голова над лирою разбитойПлывет по воле сумасшедших вод.Так в чем же, наконец, живет простая,Неразложимая твоя душа,То Парфеноном полым прорастая,То изнывая в жерди камыша?И где же сердцевина небосвода,Когда, фракийским ужасом полна,Захлестывает пояс хороводаТвоей свободы дикая волна?И все-таки — и все-таки, немеяВ последний час, зову тебя: Психе!И все-таки системы ПтоломеяНе признаю ни в жизни, ни в стихе!..
1923
94.
Как только я под ГеликономЗаслышу звук шагов твоихИ по незыблемым законамК устам уже восходит стих,Я не о том скорблю, о муза,Что глас мой слаб, и не о том,Что приторная есть обузаВ спокойном дружестве твоем,Что обаятельного прахаНа легких крыльях блекнет цвет,Что в зрелом слове нет размахаИ неожиданности нет.Но изрыгающего водуСлепого льва я помню видИ тяготенья к небосводуНапрасные кариатид,Затем что в круг высокой волиИ мы с тобой заточены,И петь и бодрствовать, доколеНам это велено, должны.
