Полутораглазый стрелец
вернуться

Лившиц Бенедикт Константинович
Шрифт:

11 января 1915

63. НЕВА

I
Вольнолюбивая, доныне Ты исповедуешь одну И ту же истину, рабыней В двухвековом не став плену. Пусть нерушимые граниты Твои сковали берега, Но кони яростные взвиты Туда, где полночь и пурга. Пусть не забывший о героях И всех коней наперечет Запомнивший ответит, что их В стремнину темную влечет? Иль эти мчащиеся, всуе Несбыточным соблазнены, Умрут, как Петр, от поцелуя Твоей предательской волны?

1916

64. НЕВА

II
О, как не внять зловествованию Невы, когда, преодолев Себя и гневы младших Нев, Истощена вседневной данью, Она, природе вопреки, Во тьме свершая путь попятный, Неистовство глухой тоски Влагает в плеск лицеприятный — И словооборот Невы Едва скрывает воплощенье Ее последнего реченья В речной глагол Иеговы.

1916

65. МАРСОВО ПОЛЕ

Не прозорливец окаймил Канавами и пыльной грустью Твое, река народных сил, Уже торжественное устье. Воздеты кони на дыбы, И знают стройные дружины, Что равен голосу судьбы Единый выкрик петушиный. О, только поворот и зов — И лягут лат и шлемов блески На чашу мировых весов, Как золотые разновески! Но между каменных громад И садом мраморных изгнанниц Суровый плац — презренный клад, А князь Суворов — чужестранец.

1914

66. АЛЕКСАНДРИНСКИЙ ТЕАТР

Когда минуешь летаргию Благонамеренной стены, Где латник угнетает выю Ничтожествующей страны, И северная Клеопатра Уже на Невском, — как светло Александринского театра Тебе откроется чело! Но у подъезда глянет хмуро, Настороженна и глуха, Сырая площадь, как цезура Александрийского стиха. Быть может, память о набеге Вчерашней творческой волны Почиет в ревностном ковчеге Себялюбивой тишины, И в черном сердце — вдохновенье, И рост мятущейся реки, И страшное прикосновенье Прозрачной музиной руки, — На тысячеголосом стогне Камнеподобная мечта, И ни одно звено не дрогнет По-римски строгого хребта.

1 января 1915

67. НАБЕРЕЖНАЯ

Кто здесь плотник, Петр или Иосиф, Поздно было спрашивать, когда, Якоря у набережной бросив, Стали истомленные суда. Как твоим, петровский сорожденец, Куполам не надо звонаря, Так полуулыбкой — невских пленниц Держит двуединая заря. Кораблестроитель черноокий — Крепче клятв завязаны узлы! — Знал: река не перестанет в доки Подплывать тюленями смолы, Но всегда отыщет меж судами Знак медузы утлый рыболов: В розовато-черном Саардаме Золотые гроздья куполов.

1915

68. НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ

И молнии Петровой дрожи, И тросы напряженных рук, И в остро пахнущей рогоже О землю шлепнувшийся тюк — Заморские почуяв грузы И тропиками охмелев, Как раскрывался у медузы Новоголландской арки зев! Но слишком беглы очерк суден И чужеземных флагов шелк: Пред всей страною безрассуден Петром оставленный ей долг. Окно в Европу! Проработав Свой скудный век, ты заперто, И въезд торжественный Ламотов — Провал, ведущий нас в ничто! Кому ж грозить возмездьем скорым И отверзать кому врата, Коль торг идет родным простором И светлым именем Христа?

<1917–1918>

69. ВТОРОНАСЕЛЬНИКИ

Гляди в упор, куда велят Шпили, и купола, и стрелы; Вверху не призрак оробелый, Но дух чудовищный заклят! Суоми омертвелый стяг Не он ли вздул враждой старинной И злобный облак над низиной Так вызывающе напряг? А ты — орлиную ли власть Приносишь нам в гнездо Петрово, Чтоб неотступно и сурово Могли мы каждый камень класть? И, медным преданы следам, Насельники болотной гнили. Мы, как в чистилище, вступили В сей заповедный Саардам.

<1917–1918>

70.

Где замысел водный Леблонов Доныне и жив, и не жив, Я знаю, ни камня не тронув, Пройдете вы вдоль перспектив. И не принесет нам обузы Ваш ясный и тихий приход, И сверстницы северной музы Для вас поведут хоровод. Все те же — слова о величьи, И первоначальный размах Речного овала, и птичьи Распятья на спящих домах. Лишь там неизбывные узы Незримо на воды легли, Да смертные вопли медузы Взывают из мутной дали. Любимая, до рукояти Мечи увязают в груди, Но нет милосердней заклятий, Чем это — в туман — пропади!..