Полутораглазый стрелец
вернуться

Лившиц Бенедикт Константинович
Шрифт:

18 июня 1912

47. МАТЕРИ

Сонет-акростих
Так строги вы к моей веселой славе, Единственная! Разве Велиар, Отвергший всех на Босховом конклаве, Фуметой всуе увенчал мой дар? Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий, Любитель Велиаровых тиар, Иезавелью обречется лаве — Испытаннейшей из загробных кар? Люблю в преддверье первого Сезама Играть в слова, их вероломный друг, Всегда готовый к вам вернуться, мама, Шагнуть назад, в недавний детский круг, И вновь изведать чистого бальзама — Целебной ласки ваших тихих рук.

1913

48. НИКОЛАЮ БУРЛЮКУ

Сонет-акростих
Не тонким золотом Мирины Изнежен дальний посох твой: Кизил Геракла, волчий вой — О, строй лесной! о, путь старинный! Легка заря, и в лог звериный, Апостольски шурша травой, Юней, живей воды живой Болотные восходят крины. Усыновись, пришлец! Давно ль Ручьиные тебе лилеи? Лукавый моховой король, Ютясь, поникнет в гоноболь, Когда цветущий жезл Гилеи Узнает северную боль…

1913

49. НИКОЛАЮ КУЛЬБИНУ

Сонет-акростих
Наперсник трав, сутулый лесопыт Искусно лжет, ища себе опоры: Коричневый топаз его копыт Оправлен кем-то в лекарские шпоры. Лужайка фавнов; скорбно предстоит Ареопагу равных скоровзорый: «Южнее Пса до времени сокрыт Канун звезды, с которой вел я споры». Умолк и ждет и знает, что едва Ль поверят фавны правде календарной… Бессмертие — удел неблагодарный, И тяжела оранжевая даль, Но он, кусая стебель в позолоте, Уже вздыхает о солнцевороте.

1914

50. ДАВИДУ БУРЛЮКУ

Сродни и скифу и ашантию, Гилеец в модном котелке, Свою тропическую мантию Ты плещешь в сини, вдалеке. Не полосатый это парус ли, Плясавший некогда рябо, Прорвавшись в мюнхенские заросли На пьяном корабле Рембо? Несомый по морю и по лесу Четырехмерною рекой, Не к третьему ль земному полюсу Ты правишь легкою рукой? Проплыл — и таешь в млечной темени, Заклятья верные шепча: Сквозь котелок встают на темени Пророческие два луча.

1913

БОЛОТНАЯ МЕДУЗА

51. ДНИ ТВОРЕНИЯ

О, первый проблеск небосклона, Балтийский ветр из-за угла, — И свежей улицы стрела Впивается в Пигмалиона! Речная водоросль иль прах Перворожденной перспективы? Но имя — камень, и счастливый Творец мечтает о дарах: Не легкомысленный Пиновий Создаст торжественный устав — Смирит разбег болотной крови Кумиродел и папский граф. Чудовищный италианец, Он может всё — и прав Лефорт: Тупой подошвой будет стерт Последних вихрей низкий танец. Чертеж заморского грыдира, Наклон державного жезла — И плоть медузы облекла Тяжеловесная порфира.

1914

52. СЕГОДНЯ

А если судорог медузы, Зажатой в царственной руке, Слабее каменные узы, Почиющие на реке? И ты, вершитель, не насытишь Туман цветами чугуна — Дремотный дым, болотный китеж, С балтийского подъятый дна? Лети, лети на темном звере, Наездник с бешеным лицом: Уже вскипает левый берег Зимнедворцовым багрецом. И вопль медузы — над тобою: Из паволоки синевы За петропавловской пальбою Сердцебиение Невы.

16 июня 1914

53. ФОНТАНКА

Асфальтовая дрожь и пена Под мостом — двести лет назад Ты, по-змеиному надменна, Вползла в новорожденный град. И днесь не могут коноводы Сдержать ужаленных коней: Твои мучительные воды Звериных мускулов сильней. Что — венетийское потомство И трубачей фронтонных ложь, Когда, как хрия вероломства, Ты от дворцов переползешь Под плоскогорьем Клодта Невский И сквозь рябые черныши Дотянешься, как Достоевский, До дна простуженной души?..

1914

54. ИСААКИЕВСКИЙ СОБОР

Золотосердой — в наше лоно Несеверные семена! — Из Монферранова бутона Ты чуждым чудом взращена. И к сердцу каждого потира Забывший время златолей Уводит царственное мирро Твоих незыблемых стеблей. Но суета: врата заката Спешит открыть садовник твой, И ты средь площади распята На беспощадной мостовой. Не для того ль седая дельта Влечет Петра в балтийский сон, Чтоб цветоносный мрамор кельта Был в диком камне отражен? И в час, когда в заневских тонях Истают всадник и утес, Подъял бы взор тевтонский конюх На чудо лютецийских роз?