После этого Людовик забрался в кровать и проспал ровно до обеда. Проблема посольства была решена.

…- Вот примерно так оно и было, — сокрушенно промолвил маркиз де Груст, бретер и дебошир, обладатель задумчивых синих глаз и романтичных каштановых кудрей, мечта каждой второй благородной девицы в королевстве и одновременно объект ненависти каждой добропорядочной мамаши, — я был привезен сюда насильно и оставлен на произвол судьбы. Вот и приходится обороняться, как получается.

Выяснилось, что за пол часа до визита Эдгара Леон де Груст решил принять ванну — этим объяснялось отсутствие какой-либо одежды. Маркиз не привык купаться в одиночестве, ни одной из возлюбленных рядом не было… Но, как известно, свято место пусто не бывает, и общество маркизу составила бутыль приличного бордо из эльфийских погребов. А чтобы ни один злобный вурдалак не позарился на кровушку де Груста, маркиз прихватил с собой и осиновый кол — так, на всякий случай…

— И вы бы меня убили? — Эдгар наблюдал, как одевается посол Людовика при дворе Эльфира, — вы же могли убить невиновного!

— В Некрополисе не бывает невиновных, — решительно отрезал де Груст, облачаясь в легкую, как лебяжий пух, сорочку, — вот вы, посол, сможете ли утверждать, что сейчас также невинны, как в день своего рождения?

— К чему переходить на личности? — безмятежно отозвался Эдгар, — мы же не будем с вами считать, скольких девиц я зажарил, а скольких съел сырыми? Я пришел к вам с иной целью, посол.

— И с какой же? — за сорочкой последовали бархатные цвета горького шоколада штаны и такой же камзол, расшитый золотой нитью.

— Мне хотелось бы узнать, не случалось ли с вами чего странного за время пребывания в Светлом лесу. А кроме того — не известно ли вам что-нибудь из ряда вон выходящего, что произошло с вашим предшественником? Незадолго до того, как с ним приключилось несчастье?

Руки Леона де Груста, колдующие над шейным платком, замерли.

— А вы, сеньор, уже не первый, кто у меня об этом спрашивает.

— Да неужели? — вампир навострил уши. Выходит, в Светлом лесу творятся дела куда более черные, нежели в Некрополисе! — А могу я поинтересоваться?..

— Разумеется, — де Груст пожал великолепными плечами атлета, — леди Вьенн. Возможно, вы с ней еще не сталкивались… Препротивная особа, но на хорошей должности у Людовика. Говорят, выбралась из низов, выскочка проклятая.

Маркиз развязно плюхнулся в кресло напротив Эдгара и потянулся за очередной бутылкой «бордо».

— Сожалею, что вампиры пьют только свежую кровь.

— Что вы, маркиз! Вампиры пьют еще и вина, отдавая предпочтение красным.

…После двух бокалов обстановка в апартаментах посла заметно потеплела.

— Ничего я ей не сказал, этой Вьенн, — весело объявил маркиз, — но тебе, дружище, скажу! Сразу видно, что ты честный малый, хоть и кровосос… А эта… эта… ну крыса, ни дать ни взять!

— Так, значит, тебе что-то известно?

Надо сказать, в кабинете посла царил истинный творческий беспорядок, а потому у людей непосвященных непременно возникло бы впечатление, что эту комнату старательно и бесцеремонно обыскивали. Стопки книг на полу, один чулок на столе, второй на канделябре — и все это присыпано, словно первыми снежинками, шелестящими обертками от конфет.

— Еще бы! — Леон перегнулся через подлокотник кресла и потянулся рукой куда-то под стол, — вот он, родимый! Дневник предыдущего посла!

Эдгар моргнул при виде толстой книжечки размером с ладонь. Затем подумал, что ничто не ново под луной, и что очередная жертва очередного монстра вела дневник, куда скрупулезно заносила все свои ерундовые переживания.

Кроме того, Эдгар Саншез прекрасно помнил, как научное сообщество Некрополиса горячо дискутировало на тему «Не привлекают ли смертные, ведущие дневник, вампиров более, чем смертные, дневников не ведущие». История явила как примеры жертв «с дневниками» так и без оных, а объективная статистика несколькими штрихами обрисовала портрет наиболее вероятной жертвы: таковой становилась молодая девица, как правило собирающаяся замуж (или ожидающая суженного из долгой заграничной командировки), обожающая прогуливаться по вечерам в одиночестве, а мысли свои помимо дневника поверяющая подруге (лечащему врачу).

— Держи, — ухмыльнулся Леон де Груст, — от меня и этого не останется. Не веду я никаких сердечных дневничков…

— Можно узнать, почему?

Маркиз только хихикнул.

— Да я, в общем-то, с трудом имя свое могу написать. К чему такому вояке, как я, еще и грамота?

Эдгар не стал томить себя ожиданием, и открыл последнюю страницу. Там, как и следовало ожидать, было записано:

«Этой ночью она придет снова. Моя тайная возлюбленная, моя прекрасная незнакомка! Я слышу, как ее маленькие ножки касаются пола, слышу, как шелестят ее воздушные одежды… Я почти ощущаю аромат роз, которыми она так любит украшать свое платье. Я уже иду, моя любовь!»