Коташев передернул плечами от холода, хотя вечер был теплый. Ему было стыдно, и хотелось очутиться у себя дома на диване. Так бывало в детстве, когда совершишь какой-нибудь проступок и хочешь исчезнуть, чтобы пробежало поскорее побольше времени. От сидящего рядом оркестранта шло сквозь пиджак тепло, оно приятно согревало застывший бок.

— Ну а что там говорят? — спросил Коташев.

— Да ничего особенного, вы не волнуйтесь, — успокоил его Сергей Михайлович. — Никто толком ничего и не понял. — Он вдруг неожиданно весело рассмеялся. — Как это вы его здорово!..

Коташев поморщился, но оркестрант не заметил этого.

— Сильно вы к нему приложились! Вообще говоря, я даже не сообразил, за что. Кстати, вам надо обдумать формулировку…

— Какую формулировку? — спросил Коташев.

— Дело в том, что вас просил зайти главврач. Вы не беспокойтесь, он славный старик. Меня уже вызывали…

— Отвратительно! — Хрустнув пальцами, Коташев встал. Хлопотливость оркестранта показалась ему сейчас уже неприятной.

В маленькой приемной перед дверью главврача сидел Пичугин. Не глядя на него, Коташев решительно прошел в кабинет. Главврача не было. У окна чинил настольную лампу завхоз. Он был в кавказской длинной рубахе со множеством белых пуговиц на вороте, подпоясанной узким наборным ремешком, в высоких мягких сапогах. Завхоз посмотрел на вошедшего Коташева глупыми выпуклыми глазами и сказал, причмокнув языком:

— Культурный человек, с высшим образованием, а позволяете себе в нетрезвом виде участвовать в пьяных драках.

— Не воспитывайте меня, — резко сказал Коташев. — Где главный врач?

— Буду воспитывать! Надо воспитывать! — настойчиво произнес завхоз. — Вот сообщим по месту работы, пускай делают выводы…

Коташев шагнул к дверям, но в это время в кабинет вошел главврач. Николай Иванович встречался с ним года два назад в Ленинграде, в облздравотделе, и помнил его веселым, приветливым стариком.

— Прошу садиться, — сухо сказал главврач и прошел к своему креслу. Проглядев какую-то бумажку на столе, он нетерпеливо обернулся к завхозу — Спасибо, Пато Кондратьевич, я сегодня обойдусь без лампы. Вы можете идти.

Завхоз разочарованно потоптался на месте, мечтая принять участие в беседе, но молчание в кабинете все длилось, и он вынужден был удалиться.

— Вот садитесь, пожалуйста, коллега, в мое кресло, а я сяду на ваш стул, — раздраженно начал главврач, как только дверь кабинета закрылась, — и будьте добреньки посоветовать мне, что я должен с вами делать.

— Я завтра уеду из санатория, — ответил Коташев.

— Скажите на милость, какой дуэлянт нашелся! — проворчал главврач. — Сколько дней у вас осталось до конца путевки?

— Это не имеет значения. Я завтра уеду.

Старик заерзал в кресле, кругленькое лицо его пошло пятнами.

— Черт знает что! Ведь вы же год работали как вол, приехали отдыхать, неужели непременно нужно было… — Главврач замолчал, вздохнул и уже более спокойным голосом продолжал: — Я разговаривал с товарищем Пичугиным, Он говорит, что вы подрались…

— Мы не подрались. Я его ударил, — прервал главврача Коташев.

— Ах, оставьте! — устало сказал старик. — Какое это имеет значение? Я хочу погасить скандал, а вы не идете мне навстречу. Будете вы просить у Пичугина извинения? Он ждет в приемной.

— Нет, — ответил Коташев, подымаясь.

— Голубчик, он же на вас в суд подаст! — жалобно простонал главврач. — Я же с ним беседовал. Он же требует от меня медицинскую справку, что вы нанесли ему увечье…

— Лев Константинович, прекратим этот разговор, — попросил Коташев. — Он мне неприятен. Благодарю вас за добрые намерения.

Николай Иванович пожал руку старика, тот задержал ее в своей и покачал головой.

— Ну, предположим, у вас были некоторые основания — я не желаю знать их, — так ведь разве это метод? Ну, оскорбил он вас, обратились бы в его местком… — Старик вдруг смешался оттого, что начал городить явную чепуху, и подтолкнул Коташева к дверям. — Идите, идите, я попытаюсь убедить его не подымать большого скандала. Переночуете сегодня во втором павильоне, в изоляторе…

Когда Коташев шел через приемную, старик вдруг неестественно визгливым голосом прокричал ему вслед, стоя в распахнутых дверях кабинета:

— Стыд! Срам!.. Сообщу по месту службы обоих! Дома узнают. Позор! Пройдите, товарищ отдыхающий, ко мне в кабинет, — брюзгливо обратился он к Пичугину.

Не оглядываясь, Коташев вышел.

Идти спать не хотелось. Заглянув через окошко в свою комнату и увидев, что она пуста, он быстро и беспорядочно побросал свои вещи в чемодан и спрятал его в кустах. Он знал, что у калитки его ждет Сергей Михайлович, но не было никакого желания рассказывать подробности постыдного разговора с главврачом. Лучше всего тотчас же уехать на станцию, но до нее было около тридцати километров, а поздним вечером никакого транспорта не добудешь. Он стал прохаживаться вдоль ограды санатория, в том месте, где рос высокий бурьян. Здесь было почти совсем темно. Сквозь металлическую решетку ограды виднелась освещенная луной дорога, ползущая в гору.