— Э-гой! — заголосилъ безстыдный Джингль. — Перекувырнулись, господа? Жаль. Какъ ваши кости?… Джентльмены пожилые… тяжелые… съ грузомъ… очень опасно!

— Ты негодяй! — проревлъ въ отвтъ м-ръ Уардль.

— Ха, ха, ха! Благодаримъ за комплиментъ… сестрица вамъ кланяется… благополучна и здорова… проситъ не безпокоиться… хать назадъ… поклонъ олуху Топману. Ну, ребята!

Ямщики взмахнули бичами, отдохнувшіе кони помчались съ новой быстротой, м-ръ Джингль махнулъ на прощанье блымъ платкомъ изъ окна своей кареты.

Ничто во всей исторіи, ни даже самое паденіе, не могло поколебать невозмутимаго и плавнаго теченія мыслей въ крпкой голов президента Пикквикскаго клуба. Но отчаянная дерзость шарлатана, занявшаго сперва деньги y его любезнаго ученика и потомъ въ благодарность осмлившагося назвать его олухомъ… нтъ, это было невыносимо, нестерпимо! М-ръ Пикквикъ съ трудомъ перевелъ свой духъ, покраснлъ чуть не до самыхъ очковъ и произнесъ весьма медленнымъ, ровнымъ и чрезвычайно выразительнымъ тономъ:

— Если я гд-нибудь и когда-нибудь встрчу этого человка, я… я… я…

— Да, да, все это очень хорошо, — возразилъ м-ръ Уардль, — но пока мы здсь стоимъ и говоримъ, они успютъ выпросить позволеніе и обвнчаться.

М-ръ Пикквикъ пріостановился и крпко закупорилъ мщеніе въ своей богатырской груди.

— Далеко ли до станціи? — спросилъ м-ръ Уардль одного изъ ямщиковъ.

— Шесть миль или около того: такъ, что ли, Томми?

— Нтъ, братъ, врешь: слишкомъ шесть миль. Онъ вретъ, сэръ, до слдующей станціи будетъ гораздо больше шести миль.

— Длать нечего, Пикквикъ; пойдемте пшкомъ.

— Пойдемте, пойдемте! — отвчалъ этотъ истинно-великій человкъ.

Одинъ изъ ямщиковъ поскакалъ верхомъ за новыми лошадьми и экипажемъ; другой остался среди дороги караулить усталыхъ коней и разбитую карету. М-ръ Пикквикъ и м-ръ Уардль бодро выступали впередъ, окутавъ напередъ свои головы и шеи огромными платками для предохраненія себя отъ крупныхъ капель дождя, который лилъ теперь обильнымъ потокомъ на грязную землю.

Есть въ Лондон нсколько старинныхъ гостиницъ, служившихъ нкогда главными квартирами для знаменитыхъ дилижансовъ, — въ т счастливые дни, когда дилижансы играли главную и существенную роль въ исторіи сухопутныхъ путешествій. Въ настоящее время, посл всесильнаго владычества желзныхъ рельсовъ, осиротлыя гостиницы превратились въ скромныя подворья для сельскихъ экипажей, и столичный житель почти знать не хочетъ о ихъ существованіи, исключительно полезномъ для однихъ провинціаловъ.

Въ модныхъ частяхъ города ихъ нтъ и быть не можетъ при настоящемъ порядк вещей, и путешественникъ, отыскивая какой-нибудь изъ подобныхъ пріютовъ, долженъ забраться въ грязныя и отдаленныя захолустья, оставшіяся здравыми и невредимыми среди всеобщаго бшенства къ нововведеніямъ всякаго рода.

Въ квартал Боро за Лондонскимъ мостомъ вы можете, если угодно, отыскать полдюжины старыхъ гостиницъ, въ совершенств удержавшихъ свою физіономію давно прошедшихъ временъ. Это большія, длинныя, закоптлыя кирпичныя зданія съ галлереями и фантастическими переходами, способными доставить цлыя сотни матеріаловъ для страстныхъ и страшныхъ повстей въ сантиментальномъ род, и мы не преминули бы обратиться къ этому обильному источнику, еслибъ намъ пришло въ голову разсказать фантастическую сказку.

Поутру на другой день посл событій, описанныхъ въ послдней глав, на двор гостиницы "Благо Оленя", что за Лондонскимъ мостомъ, на соррейской сторон, долговязый малый, перегнутый въ три погибели, ваксилъ и чистилъ щеткой сапоги. Онъ былъ въ черной коленкоровой куртк съ синими стеклянными пуговицами, въ полосатомъ нанковомъ жилет и срыхъ брюкахъ изъ толстаго сукна. Вокругъ его шеи болтался красный платокъ самаго яркаго цвта, и голова его украшалась блою шляпой, надтой набекрень. Передъ нимъ стояли два ряда сапоговъ, одинъ вычищенный, другой грязный, и при каждомъ прибавленіи къ вычищенному ряду, онъ пріостанавливался на минуту отъ своей работы, чтобъ полюбоваться на ея блестящій результатъ.

На двор "Благо Оленя" не было почти никакихъ слдовъ кипучей дятельности, составляющей обыкновенную характеристику большихъ гостиницъ. Три или четыре громоздкихъ воза, которыхъ верхушки могли бы достать до оконъ второго этажа въ обыкновенномъ дом, стояли подъ высокимъ навсомъ, распростертымъ по одну сторону двора, между тмъ какъ другой возъ, готовый, повидимому, начать свою дальнйшую поздку, былъ выдвинутъ на открытое пространство. Въ главномъ зданіи трактира помщались нумера для прізжихъ, раздленные на два длинные ряда темной и неуклюжей галлереей. Изъ каждаго нумера, какъ водится, были проведены по два звонкихъ колокольчика, одинъ въ буфетъ, другой въ кофейную залу. Два или три фіакра, одинъ шарабанъ, дв брички и столько же телгъ покатывались, безъ всякой опредленной цли, по различнымъ частямъ широкаго двора, и, вмст съ тмъ, тяжелый лошадиный топотъ и храпъ давалъ знать кому слдуетъ о присутствіи отдаленной конюшни съ двумя дюжинами пустыхъ стойлъ, по которымъ безпечно разгуливалъ самодовольный козелъ, неизмнный другъ и совтникъ усталыхъ коней. Если къ этому прибавить еще съ полдюжины людей, спавшихъ на открытомъ воздух подъ навсомъ сарая, то читатель получитъ, вроятно, довольно полную картину, какую дворъ "Благо оленя" представлялъ въ настоящее достопамятное утро.

Раздался громкій и пронзительный звонокъ, сопровождавшійся появленіемъ смазливой горничной на верхнемъ конц галлереи. Она постучалась въ дверь одного изъ нумеровъ, вошла, получила приказаніе и выбжала на противоположный конецъ галлереи, откуда было открыто окно во дворъ.

— Самъ!

— Чего? — откликнулся голосъ человка въ блой шляп.

— Двадцать второй нумеръ спрашиваетъ сапоги.

— Скажите двадцать второму нумеру, что сапоги его стоятъ смирно и ждутъ своей очереди.

— Не дурачьтесь, пожалуйста, Самъ: джентльменъ говоритъ, что апоги нужны ему сейчасъ, сію минуту! Слышите ли?