Шрифт:
— Будетъ сказано. Еще что?
— Милый другъ мой, — воскликнулъ м-ръ Топманъ, ухватившись за руку кочующаго актера, — прими пламенную благодарность за твою безкорыстную дружбу и прости великодушно, если я когда словомъ или мыслью осмлился оскорбить тебя чернымъ подозрніемъ, будто ты остановился на перепутьи къ моему счастью. Чмъ и какъ, великодушный другъ, могу я когда-либо достойнымъ образомъ отблагодарить тебя за твою безцнную услугу?
— О, не стоитъ объ этомъ распространяться! — возразилъ м-ръ Джингль, — для истиннаго друга, пожалуй, я готовъ и въ воду.
Но тутъ онъ остановился, и, казалось, будто нечаянная мысль озарила его голову.
— Кстати, любезный другъ, — сказалъ онъ, — не можешь ли ты ссудить мн десять фунтовъ? Встртились особенныя обстоятельства… отдамъ черезъ три дня.
— Изволь, съ величайшимъ удовольствіемъ, — возразилъ обязательный м-ръ Топманъ, — только вдь на три дня, говоришь ты?
— На три, никакъ не больше.
М-ръ Топманъ отсчиталъ десять фунтовъ звонкою монетою, и м-ръ Джингль съ благодарностью опустилъ ихъ въ свой карманъ. Потомъ они пошли домой.
— Смотри же, будь остороженъ, — сказалъ м-ръ Джингль, — ни одного взгляда.
— И ни одной улыбки, — дополнилъ м-ръ Топманъ.
— Ни полслова.
— Буду нмъ, какъ болванъ.
— Обрати, какъ и прежде, всю твою внимательность на миссъ Эмилію.
— Постараюсь, — громко сказалъ м-ръ Топманъ.
— Постараюсь и я, — промолвилъ про себя м-ръ Джингль.
И они вошли въ домъ.
Обденная сцена повторилась и вечеромъ съ одинаковымъ успхомъ. Три дня сряду и три вечера м-ръ Треси Топманъ отлично выдерживалъ свой искусственный характеръ. На четвертый день хозяинъ былъ въ самомъ счастливомъ и веселомъ расположеніи духа, потому что, посл многихъ доказательствъ, пришелъ къ положительному заключенію, что клевета, взведенная противъ его гостя, не имла никакихъ основаній. Веселился и м-ръ Топманъ, получившій новое увреніе отъ своего друга, что дла его скоро придвинутся къ вожделнному концу. М-ръ Пикквикъ, спокойный въ своей совсти, всегда наслаждался истиннымъ блаженствомъ невинной души. Но грустенъ, невыразимо грустенъ былъ поэтъ Снодграсъ, начавшій питать въ своей душ жгучую ревность къ м-ру Топману. Грустила и старая леди, проигравшая въ вистъ три роббера сряду. М-ръ Джингль и двственная тетка не могли съ своей стороны принять дятельнаго участія ни въ радости, ни въ печали своихъ почтенныхъ друзей вслдствіе весьма основательныхъ причинъ, о которыхъ будетъ сообщено благосклонному читателю въ особой глав.
Глава IX. Изумительное открытіе и погоня
Ужинъ былъ накрытъ и стулья стояли вокругъ стола. Бутылки, кружки, рюмки и стаканы въ симметрическомъ порядк красовались на буфет, и все обличало приближеніе одного изъ самыхъ веселыхъ часовъ на хутор Дингли-Делль.
— Гд же Рахиль? — сказалъ Уардль.
— Куда двался Джингль? — прибавилъ м-ръ Пикквикъ.
— Странно, — сказалъ хозяинъ, — я ужъ, кажется, часа два не слышалъ ихъ голоса. Эмилія, позвони въ колокольчикъ.
Позвонила. Явился жирный дтина.
— Гд миссъ Рахиль?
— Не знаю-съ.
— Гд м-ръ Джингль?
— Не могу знать.
Вс переглянулись съ изумленіемъ. Было уже одиннадцать часовъ. М-ръ Топманъ смялся исподтишка съ видомъ совершеннйшей самоувренности, что Альфредъ и Рахиль гуляютъ гд-нибудь въ саду и, безъ сомннія, говорятъ о немъ. Ха, ха, ха!
— Ничего, однакожъ, — сказалъ м-ръ Уардль посл короткой паузы, — придутъ, если проголодаются; a мы станемъ длать свое дло: семеро одного не ждутъ.
— Превосходное правило, — замтилъ м-ръ Пикквикъ.
— Прошу покорно садиться, господа. И сли.
Огромный окорокъ ветчины красовался на стол, и м-ръ Пикквикъ уже усплъ отдлить для себя значительную часть. Онъ приставилъ вилку къ своимъ губамъ, и уста его уже отверзлись для принятія лакомаго куска, какъ вдругъ въ эту самую минуту въ отдаленной кухн послышался смутный говоръ многихъ голосовъ. М-ръ Пикквикъ пріостановился и положилъ свою вилку на столъ. Хозяинъ тоже пріостановился и незамтно для себя выпустилъ изъ рукъ огромный ножъ, уже погруженный въ самый центръ копченой ветчины. Онъ взглянулъ на м-ра Пикквика. М-ръ Пикквикъ взглянулъ на м-ра Уардля.
Раздались тяжелые шаги по галлере, и вдругъ съ необыкновеннымъ шумомъ отворилась дверь столовой: парень, чистившій сапоги м-ра Пикквика въ первый день прибытія его на хуторъ, вломился въ комнату, сопровождаемый жирнымъ дтиной и всею домашнею челядью.
— Зачмъ васъ чортъ несетъ? — вскричалъ хозяинъ.
— Не пожаръ ли въ кухн, дти? — съ испугомъ спросила старая леди.
— Что вы, бабушка? Богъ съ вами! — отвчали въ одинъ голосъ молодыя двицы.
— Что тамъ y васъ? Говорите скоре, — кричалъ хозяинъ дома.
— Они ухали, сэръ, — отвчалъ лакей, — то есть, если позволите доложить, ужъ и слдъ ихъ простылъ.
При этомъ извстіи, передовой м-ръ Топманъ неистово бросилъ свою вилку и поблднлъ, какъ смерть.
— Кто ухалъ? — спросилъ м-ръ Уардль изступленнымъ тономъ.
— Миссъ Рахиль, сэръ, и вашъ сухопарый гость… покатили на почтовыхъ изъ гостиницы "Голубого Льва". Я видлъ ихъ, но не могъ остановить и прибжалъ доложить вашей милости.
— Я заплатилъ его прогоны! — заревлъ Топманъ съ отчаяннымъ бшенствомъ, выскакивая изъ-за стола. — Онъ взялъ y меня десять фунтовъ! Держать его! Ловить! Онъ обморочилъ меня! Не стерплю, не перенесу! Въ судъ его, Пикквикъ!