Въ эту минуту м-ръ Домби поспшно былъ отозванъ въ спальню жены, и дамы остались одн. Миссъ Токсъ немедленно настроила себя на восторженный ладъ.

— Я знала, — замтила м-съ Чиккъ, — что братъ мой вамъ понравится. Я говорила, что вы будете ему удивляться.

Руки и глаза миссъ Токсъ выразили глубокое удивленіе.

— A какъ онъ богатъ, моя милая!

— Ужъ и не говорите! — съ глубокимъ вздохомъ произнесла миссъ Токсъ.

— Да, намъ не пересчитать его милліоновъ.

— Но каково его обращеніе, милая Луиза! — замтила миссъ Токсъ. — Какая осанка, какой благородный, величественный видъ! Много мужчинъ, много джентльменовъ видала я на своемъ вку; но ни въ комъ и наполовину не нашла такихъ достоинствъ. Что-то этакое, знаете, какая-то въ немъ сановитость, прямота, и грудь такая широкая! Это настоящій финансовый герцогъ Іоркскій, никакъ не мене: такъ бы и хотлось называть его: "Ваша финансовая свтлость"!

— Что съ тобою, милый Павелъ? — вскричала сестра, увидвъ вошедшаго брата. — Ты такой блдный! Что тамъ случилось?

— Я ужасно разстроенъ, Луиза: доктора сказали, что Фанни…

— О, не врь имъ, милый Павелъ, не врь! Положись на мою опытность, мой другъ, я знаю въ чемъ дло: Фанни должна сдлать надъ собой усиліе, вотъ и все тутъ. Но къ этому усилію, — продолжала сестра, снимая шляпку и хлопотливо надвая перчатки, — ее надобно поощрить, побудить и даже принудить въ случа нужды. Пойдемъ со мной.

Ha этотъ разъ м-ръ Домби дйствительно поврилъ своей сестр, какъ опытной женщин. Онъ нсколько успокоился и молча пошелъ за ней въ комнату больной.

Родильница, какъ и прежде, лежала въ постели, прижавъ къ груди маленькую дочь. Двочка, какъ и прежде, плотно прильнула къ матери, не поднимая головы, не отнимая щекъ отъ ея лица. Она не обращала никакого вниманія на окружающихъ, не говорила, не шевелилась, не плакала.

— Ей длается хуже безъ этой двочки, — шепнулъ докторъ м-ру Домби. — Мы нарочно ее оставили.

Вокругъ постели господствовала торжественная тишина. Врачи смотрли на безжизнениое лицо съ такимъ состраданіемъ, съ такою безнадежностью, что м-съ Чиккъ хотла сначала оставить свое намреніе. Вскор однако-жъ, призвавъ на помощь свою храбрость и то, что называлось y ней присутствіемъ духа, она подсла къ постели и тихонько проговорила такимъ голосомъ, какъ-будто хотла разбудить спящую:

— Фанни! Фанни!

Никакого отвта! Торжественная тишина нарушалась только громкимъ боемъ карманныхъ часовъ м-ра Домби и доктора Паркера Пепса.

— Фанни, милая Фанни, — повторяла м-съ Чиккъ съ принужденною веселостью, — здсь м-ръ Домби, онъ желаетъ видть тебя. Не хочешь ли говорить съ нимъ? Надо сюда положить твоего ребенка, Фанни, твоего сына, моя милая; ты еще не видала его? A вдь нельзя его положить, пока ты не привстанешь. Ну, моя милая, понатужься немножко; ну же?

Она нагнулась ухомъ къ постели и прислушивалась, значительно въ то же время посматривая на зрителей, поднявъ палецъ вверхъ.

— Ну же, ну! — повторила она. — Что ты говоришь, Фанни? Я не разслышала.

Нмое, упорное молчаніе, ни малйшаго звука въ отвтъ. Часы м-ра Домби и Пепса бжали взапуски, стараясь, по-видимому, перегнать другъ друга.

— Что-жъ ты, въ самомъ дл, милая Фанни? — говорила невстка, перемняя положеніе и принявъ серьезный тонъ. — Я разсорюсь съ тобой, если ты не встанешь. Теб необходимо сдлать усиліе, быть можетъ, болзненное, мучителыюе усиліе; но ты знаешь, Фанни, на этомъ свт ничего не достается даромъ, и мы не должны унывать, когда такъ много зависитъ отъ насъ. Ну же, милая Фанни, попробуй, попытайся, не то я право разсержусь на тебя.

Бготня часовъ при слдующей пауз доходила до свирпаго неистовства: казалось, они сталкивались и колотили другъ друга.

— Фанни! — продолжала Луиза, осматриваясь вокругъ съ возрастающимъ безпокойствомъ. — По крайней мр, взгляни на меня. Открой глаза и покажи, что ты слышишь и понимаешь меня: не такъ ли? — Ахъ, силы небесныя! Ну что тутъ длать, господа?

Врачи значительно помнялись взорами черезъ постель. Акушеръ, нагнувшись, шепнулъ что-то на ухо ребенку. Не понявъ содержанія словъ, двочка обратила на доктора свое совершенно безцвтное лицо и глубокіе темные глаза; но ни на сколько не измнила своей позы.

Докторъ повторилъ свои слова.

— Маменька! — сказала двочка.

Знакомый любимый голосокъ пробудилъ лучъ сознанія въ угасающей душ. Больная открыла глаза, и легкая тнь улыбки показалась на ея устахъ.

— Маменька! — кричалъ ребенокъ, громко рыдая. — Милая мама! Охъ, милая мама!

Докторъ тихонько отнялъ локоны двочки отъ лица и губъ матери. Увы! Какъ спокойно они тамъ лежали! Какъ мало было дыханія въ этихъ устахъ, чтобы пошевелить ихъ!

И бдная мать, крпко ухватившись за эту слабую втку, въ ея объятіяхъ, поплыла далеко по темному и невдомому морю, которое волнуется вокругъ всего свта.