Шрифт:
Мой сыскарь рассматривал карандаш, будто ему в новину такая вещица и других забот нет. Наконец поднял голову.
– Складно поешь. Только ошибся: меня дитячьи сопли не трогают. Плакат был в твоих руках, значит, твоих рук дело.
Гляжу на него: махонький начальник, а уже говно. Что будет, когда станет большим…
Но вслух попросил встречу с главным механиком, он расскажет, вместе гуляли…
– Должен огорчить, у тебя один свидетель был – и тот ничего путного…
Оказывается, Евген Павлыч давно дома. На него компромата нет. За «Славу» не судят. Значит, кому – свобода, а кому – вагон для некурящих…
– Ты надеялся, за тебя костьми ляжет?
– Да нет, – говорю, – мне его помощь что сгорелая спичка. У Евген Пидоровича завсегда хвост под брюхом.
Менту что-то понравилось, бобрик теребит.
– Чего смотришь грустно? Не последний день живешь. Лучше вспоминай подробности.
Подробностей у меня навалом.
– До центра добежали без заминки, ветер подгонял. Бабы одной рукой прически берегли, другой – подол. Мужики тоже за шляпы держались. На площади, перед трибуной я выдал «Ура!» – все перепугались, голос такой, могу показать…
– Не надо.
– В подъезде хотели праздник отметить. Бутылку принес. Перцовка. Градус – слабый, зато цена – кусачая. Я платил. Павлыч, как обычно, без денег. Но открыть пузырек не успели. На проходной ваши люди конфисковали…
– Чепуху несешь! При чем здесь водка?
– Водки не было, перцовка.
– Не строй из себя…
Глаза у него каменные.
– Значит, ветер виноват. Другим ветер ничего не оторвал, а у тебя… вырванные годы. Свидетели отсутствуют, плакат с провокацией доказывает твое намерение, а ты мне байки…
– Одно намерение имел – выпить с Павлычем…
И дальше я ровным голосом, без взбрыков, сообщаю, что кругом не согласен. Не было провокации. Тот, заводила, что по радио объявлял, тоже, наверно, умеет читать. Нам кричал: «Слава труду!» – не трупу. Все колонны слыхали. Насчет свидетелей, говорю, херня вопрос. Главный свидетель – трибуна. Когда выдал «ура!», начальство на трибуне присело от удивления. Будь на плакате обида для них, меня в конце площади ждал бы почетный караул…
Законник мой склонился к столу, бумагу царапает крупным почерком. Не слушает. Еще бы, человек под его властью, ты для него – мурашка, наступит – и как не было. Только не на того нарвался. Меня не вчера сделали… Мы тоже десять лет мимо школы ходили. Потягаемся. Об наши мозоли зубья обломаешь. Так и сказал ему:
– Вы, как хотите, можете сидеть на своем мнении, но я считаю…
И стал вслух втолковывать разные соображения. Неспешно, чтоб запало ему в сердцевину пару слов. Главное, не обидеть, по нервам не задеть. Разрисовал позицию: дело-то потешное, но не подсудное. Я чист, как молоко. И еще: а если кто-то из властей заметил, какое слово лежало на плакате? Что тогда?.. Конфуз получится. Любой простофиля знает: не любят у нас, когда белые нитки наружу. Несолидно. За это, конечно, не повесят, но и не повысят. Одна морока и камедь. Скорей всего – засмеют.
Я вроде штопора: все глубже беру и глубже.
– Надо вникнуть, – говорю, – не ту натуру имею – начальство позорить. Характер жидкий. Политика или всякие идеи мне до дупы. Нет у меня желания тайгу удобрять. Одну идею уважаю – насчет пива…
Наконец мой грамотей, кончил писанину. Шумно выдохнул, будто дрова колол целый день. Доволен собой, в зрачках искорки.
– Хитер, Федор Степанович, хитер. Тебе не шоферить, в цирке зарабатывать, там ушлые требуются.
Значит, краем уха касался моих слов, значит, какая-то пружинка дрогнула…
Но вслух возражаю:
– Нет. Насчет цирка – это для Петьки Тикана, он пудовыми гирями крестится. А у меня уже плешь… слабак…
Мент провел ладонью по бобрику.
– Ничего, лысый – тоже хорошо, за волосья таскать не будут. Скажи, а почему молчал про след от клея? Вон тот, белый. Его и незрячему видно.
Пришлось правду сказать:
– Держал как козырь.
– Ладно, – говорит, – праздник кончился. Вали домой, мыслитель.
И выписал пропуск.
Хлеб свободы
При выходе из управления, на проходной Федору отдали документы, ключи и прочие вещички.
А перцовку не вернули.
Еще когда следователь выписывал пропуск, у Федора затеплилась надежда: только выйду – глотну, освежусь… И вдруг – облом. Это же надо…
Федор пытался дежурному втолковать: была бутылка, своими руками дал, не распечатана. Но тот устало разъяснил: не положено.
– Где не положена? – настаивал Федор.
– Не положено выносить спиртное.