— Конкретно этот труп не мог при жизни быть тем, кто стрелял в нашего человека и в того шоколадного.

— Не умножай сущности без меры.

— Этот тип — третий, — безапалляционно повторил он, — Он другого роста и комплекции. А ещё руки. Смотри.

— Что с ними?

— У этого типа набиты очень специфические мозоли. Тут плохо видно, но кто-то догадался сделать крупный план на кисть. Эта лапа удержала бы «треккед» как женскую задницу.

— Стрелок со стажем? — задумчиво потянула да Федхи, — Значит, был ещё один человек..?! Ты Тень, да Лигарра.

— Я мозги в четвёртом не оставил, — весело оскалился он.

Лайза крякнула, но промолчала. Когда им приходилось работать вместе, она нередко держала язык за зубами. На практике хватало пары минут, чтобы расставить начальницу и подчинённого по фактическим рангам и объёмам знаний. Она позволяла ему наглеть, а он ей — приписывать его успехи себе. Но он так в какой-то мере отдыхал. Рядом с Лайзой, когда их никто не видел, он мог хотя бы не прятать зубы и не думать о безотрывно глядящих на него камерах и микрофонах.

— У тебя во время учёбы хоть одна неудовлетворительная оценка была, скажи мне честно?

Он улыбнулся. Эту игру они вели уже без малого год. Она пыталась выпытать его прошлое, а он всячески уходил от ответов. По сложившейся негласной традиции она не применяла форму приказа, а он был безукоризненно вежлив. Наруш они эти правила, пропал бы всякий интерес.

— Разрешаю продавать это втридорога, только держи меня в курсе. Хотя, конечно, там сверху много таких умных.

Лайза кивнула, влюблённо разглядывая снимки.

— Там, в доме, был один отпечаток. В гараже на выключателе. Посторонний, не «родной».

— Чей? — замер он.

— Вот этого человека. Уже досье подняли. По-моему, подходит под твою характеристику. Среднего роста, субтильного телосложения, судя по лицу — неврастеник.

…Он только понадеялся, что Лайза слишком внимательно смотрит на фотографии и не заметила выражения его глаз. Он мог поклясться, что они на миг остеклянели. Мар да Луна.

Молодой раздолбай из «Масийи Рунтай».

Профессионалы не забывают досье тех, кто хоть раз попадался им на глаза. Он никого не забывал.

Мар да Луна. Тридцать… уже тридцать два года. Старший сын главной Ветви да Луна. С 5-го Черной Земли до 12-го Большой Воды член общины Тер-Карел. Обинён в расофильстве и ереси. Помилован ввиду раскаяния, по протекции Семьи. Образование — Белая школа «Раньята», с отличием. Занятие — старший врач-лаборант частной клиники такой-то… В порочных контактах не замечен. Гурман, любит комфорт, с трудом переносит угрозы и напряжение. Привязан к матери. Личное имущество — счёт номер такой-то, квартира по адресу такому-то и образованный хупара Кинай, освобождённый. Его близкие друзья…

Тень.

Он не смел произнести это имя даже мысленно. В памяти на миг вспыхнули рыжеватые патлы и ясные весёлые глаза, тёплое прикосновение кожи…

Назад.

Он не смел вспоминать. До сих пор, хотя уже девять месяцев прошло с тех пор, как он вышел из кабинета Главного в наручниках за спиной. Головокружение и миг дезориентации. Тень. Взять себя в руки. И только.

Взять. Себя. В руки.

Да Луна. Навести справки о нём? Нет. Если его пальцы засветились, то парня уже ищут, как Белую Землю. И ищут уже не гончие второго отдела — эмиссары Сантори. А совать голову под поезд — глупо. К тому же — эта давняя, но тревожная связь… Её нельзя вскрывать, к ней нельзя приближаться. Нельзя — если он хоть что-то понимает в механизме принятия решений в Комитете. И так уже списки контактов этого да Луны лежат на столе Регионального Координатора, а Старик вряд ли забыл, как звали младшую дочурку господина Самала да Кун, формально погибшую. «Всё и всегда связано. События не бывают изолированными. Ты же сам это сказал. Тебя же не раз этому учили люди вроде Старика». Но…

Тер-Карел..?

Холод в животе.

Нет, забудь. Нельзя даже думать.

Вообще, так не бывает.

Мы потратили уйму времени на поиски тайковой родни. И ещё уйму сил на попытки не слишком попадаться на глаза обитателям района. Мои предположения, не сойти ли нам с Маром за каких-нибудь «серых аллонга» (Мар на это дёрнулся, но промолчал), Тайк отмёл с ходу. По его словам, у нас, дескать, на рожах написано было высокородное, чистокровное происхождение, а в Хупанорро таких за десять пуней чуют. Говоря это, он всё-таки неуверенно покосился на меня, но я никак от «чистокровных белых» не отмежевалась, и на том дело утихло. Единственное, что я сделала — напялила косынку, которую Тайк выпросил у какой-то маленькой девочки на улице. Странное всё-таки место этот Хупанорро… А что скажет под вечер мать этой девочки? Но Тайк, девочка и случайные похожие вели себя так, будто это в порядке вещей — отдать что угодно любому встречному. Пожилой продавец газировки даже предложил нашему мулату (в добавок к косынке) затейливо сложенную шапочку, которую он сей же час соорудил из вытащенной из кармана газеты. Сроду не видела, чтоб люди так друг о друге заботились и так легкомысленно относились к своим вещам. Это как-то даже… неестественно. Но вполне понятно для хупара. У них нет ничего по-настоящему своего, кроме души…

Тайк нервничал. Да Луна шагал подчёркнуто бодро, но в его движениях то и дело сквозила нервозность. Я не придавала этому значения — причин для этого было слишком много, и все были безобидны и относительно понятны. Бегство, усталость, неприятный случай на дороге, необычная обстановка тут…

Да, обстановка была необычна. Мы вошли в хупарский район в разгар трудового дня, и всё-таки на его улицах была прорва народу — все как один в ярких, многоцветных, балахонах, с пышными ярко-красными узлами на головах, в массе нательных украшений, которым я и названия-то не могла найти, потому что названия для них существовали только во «внутреннем» диалекте хупара — многочисленные обручи с шариками на шее, кольца и металлические «щетки» и «кисточки» в ушах, кольца на руках, кольца даже в носу!!! То и дело откуда-то доносились ритмичные удары — будто в мастерских (где работали невидимые с улицы люди) молоты, сверла и другие инструменты выпевали грозную и озорную основу для музыки. Поначалу меня сшибло с ног этим обилием красок и звуков… и только потом в этом, как мне вначале показалось, вечном и неприличном празднике я начала различать, что одежда на прохожих — совсем не новая, а выражение на лицах — вполне скучное, как раз для обычного дня. Обычный хупарский день — когда их не видят белые, разумеется.