Мда, невесёлый расклад. Но ещё большим предателем я буду, если оставлю друзей на произвол судьбы, а сама порулю в Горы. Правда, можно позвать Тайка с собой. Пожалуй, я бы даже смогла поднять его медвежью тушку на Стену, а там патрули на бойрах рано или поздно обнаружили бы нас… Пошёл бы с нами Мар..? Тень его знает.

Я думала об этом всём достаточно лениво и отстранённо. Я на самом деле не имела понятия, как мне быть и какое решение предпочтительней…

Как оказалось, дом клана бабушки Бош располагался не так уж и далеко от края Хупанорро. За четверть часа я вышла из лабиринта узких переулков и оказалась под сенью парка. Кажется, это был район Дажиотты. Место жизни всяческих чудиков типа работников телевидения. Светало, и было наверное, около пяти утра. Я села на скамейку и позволила себе на минутку окунуться в мир, который так долго считала своим. Широкие пустынные улицы, светлые дома, зелёные парки, чистота и тишина.

Как бы мне хотелось принять ванну… нормально одеться… пойти утром на работу и ни о чём не думать. Откинувшись на дощатой спинке, я воображала себе, как пью кофе из тонкой чашки с серебрянным ободком, пропитанной бессчётными заварками (когда-то у меня такая была), как натягиваю жемчужно-серое ларио, бросаю в сумку пару научных книг и спускаюсь вниз — пятнадцать пролётов каменной лестницы с крашенными в зелёное перилами. Потом я киваю консьержу и выхожу на прохладную улицу. Я иду пешком до кованных ворот клиники — в тишине утра, в звуках просыпающегося Города, мимо Ранголерры, Дорри, через поворот на Киссину, и ещё пять кварталов до Жан (там, где автобусная остановка «Магазин»), и вот уж до «Масийи» рукой подать… Мне было очень грустно, и я глядела в темноту и радовалась, что никто не видит моих слёз. Я плакала не о потерянной работе. Не слишком-то я ею дорожила. На самом деле — это была гадкая и мерзкая контора, с кучей интриг и склок. Просто вся моя жизнь рассыпалась, как сожжённая бумага. Была и нет. Ни близких, ни дома, ни перспектив.

Раз проснулся человек, а его никто не видит… Бегал он по дому, кричал, дергал родных за руки… Выбежал он на улицу — и там то же самое…

Я пропала для Мира. Страшная сказка про меня.

Я сидела так, в темноте, а потом вытащила из-за пояса «треккед» и держала его на коленях. Я вспоминала странное ощущение, возникшее у меня в машине, когда я убила Шаонка. Что я держу в руках не просто оружие, а руку Каруна. Мне было очень одиноко. Металл нагрелся от моего тела. Уже ничто не вернётся.

«Умирая, умрём с надеждой», — сказали они. И ушли на север, и выжили, хоть и дорогой ценой.

Воспоминание. И другой голос в шуме ветра.

«Дайте мне оружие. Я не умею стрелять, но это их хотя бы дезориентирует…»

«Вы всё-таки необыкновенная женщина…»

Теперь я умею стрелять. Но мне нельзя плакать. И нельзя сдаваться. И главное — нельзя про него вспоминать. Он умер. Он был хорошим человеком. А я ещё жива.

Я встала на ноги и побрела по тёмной аллее к окраине Хупанорро.

У меня даже фотографии его не осталось. Иногда я ловила себя на мысли, что его лицо расплывается в моей памяти, остаются только светлые рукава рубашки, на полпальца торчащие из-под ларго, густой ёжик русых волос с несколькими упавшими на лоб прядями, ехидные морщинки в углах глаз… Он таял и уходил, и я понимала, что как только я забуду его лицо, у меня не останется ничего. И, помимо воли и логики, я хваталась за его черты. Оказавшись в нашем Городе, я почти сходила с ума. Я вдыхала его запах в следах табачного дыма, в ароматах кофе, я замирала, видя проезжающие по улицам «385-е» мобили. Но это была… неправда. Маленькие жалкие суррогаты того, что уже не вернётся.

В темноте парка стояли три фигуры. Я вздрогнула, автоматически оторвала ноги на полпальца от земли, чтобы звук моих шагов не привлёк их внимание, и попыталась обойти неизвестных любителей встречать рассвет стороной. Но говорили они не слишком тихо (видимо, ссорились), и сумеречный свет утра обливал их со всех сторон, так что я поневоле развесила уши и глаза.

— Я всё делаю, как ты просишь! Почему же мне нельзя..?! — в хриплом голосе первого, приземистого лысоватого мужчины, сквозила паника, и он растерянно, с мольбой, переводил взгляд с одного из своих собеседников на другого.

— Они против, Тень тебя дери, откуда мне знать, почему!

Его собеседник, второй из ночных гуляк, был высок, худощав и мускулист, и он возвышался над низеньким толстячком, как фонарь с жестяным козырьком. Этот человек был хупара.

— Но я погибну. Ведь если они узнают, что я работал на вас, меня будут пытать…

Я притормозила. Ого, хорошая беседа горожан… Да и высокий хупара как-то подозрительно невежлив с аллонга — зовёт его на «ты» и говорит, как с равным, притом виноватым.

В таких местах, как Дажиотта — сосредоточиях нетипичных аллонга — да ещё и на окраине Хупанорро, похоже, бывает всякое… А между тем толстяк продолжал:

— …меня будут пытать, и я буду вынужден рассказать им…

— Я так понимаю, это шантаж? — мягко уточнил третий из спорщиков. Он был аллонга среднего роста, одетый как младший сотрудник Научного Института, коротко стриженный и с необычным орлиным тонким носом. В моей голове поселилось что-то вроде гвоздя… Он царапал моё подсознание, настойчиво подсказывая, что такого странного во внешности этого третьего человека, но я никак не могла выудить нужный зрительный образ из памяти. А спор между тем набрал обороты.