Карун гнал мобиль по много часов, по каким-то невообразимым дорогам, не нанесенным ни на одну карту — пока не начинал засыпать за рулем, тогда мы менялись местами и всё повторялось. Я спросила, не знают ли эти дороги те, кто нас ловит? Он пожал плечами. Так быстрее — единственный довод.

С помощью этого нехитрого приема (езды по очереди) нам удавалось не делать остановок на ночлег, но даже у меня болела спина, а Каруна с его поясницей мне несколько раз пришлось уложить на заднее сиденье. Он был серый, и я часто видела, как он украдкой, еле сдерживая стон, кусал губы и переносил массу тела на руки. Но мы оба понимали, что лучше отсидеть себе зад и покрыться коркой грязи, чем то, от чего мы бежали… Впрочем, как разумно отметил Карун, если мы кого-то увидим, то и они нас тоже, так что радуйся, что тут никого нет.

Мельком шмыгнув через редколесья Соллиона, мы заехали на коммунальное шоссе в районе Бирды и ещё часов шесть летели по нему — на границе допустимого. Не доезжая до города, мы снова ушли с трассы на северо-запад. Потом снова выехали на шоссе, уже за Бирдой, и утром, в прерассветных сумерках, проехали через какую-то речку. Куцый мост теоретически охранялся — но на деле в сторожке царила темнота, ветерок шевелил тюлевой занавеской в дверях. Несколько мобилей на стоянке не подавали признаков жизни. Я прошептала, что не может ли быть так, что в это время из темноты за нами следят чьи-то глаза. Карун пожал плечами и спокойно прокатился через настил. Выбора у нас всё равно не было.

— А где это мы?

— Это верхнее течение Бурой реки.

— Что? Уже? Феноменально! Ты что, знаешь каждую тропинку на Северных равнинах?!

— Нет, — улыбнулся Карун, — просто Создатель обделил меня не только способностями к высшей математике, но и топографическим кретинизмом. Я хорошо чую направление. И примерно знаю ход мысли наших ищеек.

Братьев-Богов он больше никогда не упоминал. Я и то иногда забывалась — ведь человеческая речь изобилует оборотами, где есть что-то про них! Но от Каруна я больше слова о них не слышала. Никогда.

Сделав крюк по направлению к Дорхе, мы снова углубились в какие-то просёлки. Погоня была, напоминала я себе, только шла она пока не там. Мы опережали их — но насколько? этого никто из нас не знал. Пока — ну кто мог заподозрить, что мятежная парочка «Карун и Санда» ринется на Плоскогорье? Что там делать нормальному аллонга? Вообще нормальному человеку — на холодных бескрайних пустошах, где ничего полезного не растёт и почти нет питьевой воды? Я без шуток оказалось козырной фишкой в рукаве. Пока они не сломают Тайка.

Если меня и мучала совесть, то делала она это очень слабо. Я только злилась.

На третий день после Селлии и четвёртый — после побега (мы ехали где-то поблизости от верховий Лешей, по трассе на Дитру) я проснулась от чего-то неясно-тревожного. Мобиль остановился и было пронзительно тихо.

— Рыжая. Помоги мне, пожалуйста.

Казалось, он боится повысить голос, чтобы не упасть в обморок.

— Карун?!

— Я ног не чувствую, — очень спокойно сказал он. Слишком спокойно.

Вскочив, я тронула его за плечо. Карун сидел в кресле в какой-то неестественной выгнутой позе, сжимая в кулаке рычаг ручного тормоза и часто, поверхностно дыша через рот. На его лбу, точно иней, серебрились мелкие капельки пота…

— Больно?!

Он очень тихо ответил:

— Да.

Вскочив, я ужом выскользнула наружу и рывком открыла его дверцу. Насколько я могла видеть, дело было худо. Моя помощь всё чаще оказывалась не так эффективна, как вначале, и я понимала, что с моим уровнем знаний (или даже способностей? ведь что я знала о критериях полноценного Дара Исцеления?! Ровным счетом ничего!) я бессильна это изменить. Я злилась и ощущала несущуюся на меня пустоту — вылечить Каруна смогут только в Горах. Если захотят. Если мы вообще…

— Сейчас, любимый! Потерпи. Сейчас!

Сунув ладонь ему под поясницу, я снимала отёк и улучшала кровообращение, но в итоге, естественно, на какое-то мгновение ему стало ещё хуже. Наверное, у настоящих Целителей были какие-то методы, когда Исцеляемые ткани не болят, но я их не знала, и даже не могла вообразить, как этого добиться.

— Сейчас, Карун, сейчас пройдёт, потерпи…

Он стал абсолютно белым, тихо-тихо, как тяжело больной ребёнок, застонал — у меня аж похолодело в животе — и начал падать мне на руки. Без сознания.

— Нет!

У меня не было сил удержать его. Каруна, конечно, следовало уложить на заднее, но ситуация выходила из-под контроля. Я только и смогла, что смягчить удар о землю, почти рыдая от страха, я молилась, чтобы на дороге не появился никакой другой мобиль. Кое-как повернув его на бок, я судорожно работала с его спиной.

— Карун, пожалуйста, давай же, приди в себя… Мы же погибнееем!

Держа его под мышки, я с трудом усадила его, а потом затолкала на заднее сидение. Пот лил с меня градом, сердце заходилось. Хоть бы никого на дороге, хоть бы никого!!!