Жаль, что приходится расставаться с Рваным. Пёс кинулся ко мне с такой искренней радостью, что я чуть не заплакал. Вот кто никогда меня не обманывал и по ком я буду скучать. Я даже подумал, не забрать ли его с собой, но решил, что не смогу его прокормить, да и скитаться по стране с таким огромным животным будет трудно. Чтобы не расстраиваться, я не стал задерживаться для прощания. Подойдя к решётке, я оглянулся. В окнах кое-где горели огни, моё окно тоже было освещено, потому что я оставил на столе горящую свечу. Тихо, спокойно, словно здесь не жили лживые люди, для которых я оказался могильным камнем. Мне захотелось швырнуть чем-нибудь тяжёлым в окно, через которое залез грабитель и за которым совершил убийство. Но, во-первых, этот поступок лишь доказал бы мою порочность, а во-вторых, поблизости не было подходящего предмета.

Пёс обеспокоено следил за мной. Когда я полез на ограду, он заскулил, а потом залаял, и лай этот был похож на дикий хриплый полукрик-полувой. Он не умолкал, пока его не заглушило расстояние, но ещё долго призрак этих воплей терзал мой слух и моё сердце.

Я шёл, не скрываясь и ничего не боясь, а куда — сам не понимал. Потом я обнаружил себя в тихом заброшенном уголке, где было так грязно, отвратительно и пусто, что вряд ли кому захотелось бы сюда завернуть, разве лишь самым опустившимся и отупевшим от своего падения людям, которым было безразлично, в каком месте найти свою смерть. Я сидел на ничем не примечательной куче щебня и, оказывается, плакал. Но пусть мистер Чарльз Мидлтон не надеется, что я страдал из-за него: здесь была могила моего отца, и мне вспоминались самые светлые невозвратимые минуты нашей жизни. Ночь, грязь, вонь отбросов, тишина и одиночество способствовали моему настроению. Я оскорбил память своего отца и поэтому, как бы в отместку, сам был оскорблён и отвергнут людьми. Наоборот, нарушение этих условий, будь это даже ворвавшийся неведомо откуда в смрадный воздух аромат розы, помешало бы мне и вывело из оцепенения.

Сознание вернулось ко мне сразу, будто меня внезапно разбудили. Я был всё там же на пустыре среди грязи и мусора, но я был не один на один с тенью своего отца. Кто-то наблюдал за мной. Кто-то недобрый, опасный, внушающий страх. Я осмотрелся и, наконец, увидел чёрный силуэт. Снова чёрный человек без лица. Сколько раз он переходил из моих снов в жизнь, пугая меня, а затем принимая знакомое обличье! Кого теперь скрывает эта фигура? На этот раз от неё веет смертью.

Я вскочил, озираясь, чтобы лучше выбрать путь для отступления. Чёрный человек тоже зашевелился и пошёл ко мне.

— Робин, стой!

Не знаю, как бы поступил на моём месте Робин Гуд, но я был Робин Блэк, поэтому я и поступил как Робин Блэк, то есть припустил во весь дух. Огибая угол покосившейся лачуги, я оглянулся и обнаружил, что Громила не бежит за мной изо всех сил, как я опасался, а идёт неторопливо, не сомневаясь, как видно, что мне от него никуда не деться.

Я бежал к своему старому жилью, но, к счастью, вовремя сообразил, что именно там мой враг и думает меня поймать. Он встанет в дверях, преградив мне единственный путь к спасению, заговорит со мной негромко и без злобы, а пока я буду уверять его, что никому ничего не рассказывал про него и вообще там был не я, загонит меня в угол и внезапно вонзит мне в грудь нож. Нет, мне нельзя идти домой. Но и оставлять золотые часы на золотой цепочке было обидно. Во-первых, это была память об отце, а для меня он сейчас был дороже, чем при жизни, и, во-вторых, эти часы могут оказаться единственным средством против голодной смерти, если я забреду в такое несчастное место, где моя профессия не будет применима. И я отправился к человеку, от которого мог ждать помощи.

— Миссис Хадсон! — позвал я тихонько, когда на мой осторожный стук послышались шаги.

— Берти! — вскрикнула добрая женщина, распахивая дверь.

Это был хороший знак, потому что, если бы Том Большая Голова был дома, она не впустила бы меня внутрь, а вышла на улицу.

Она обнимала меня и целовала, словно я был маленьким мальчиком, да я и сам чуть было не забыл, что давно вырос.

— Где ты был, Берти? Тебя ищет Громила Уолтер и клянётся, что вырежет твоё сердце. Его разыскивает полиция, он скрывается, совсем одичал и больше похож на затравленного зверя, чем на человека. Он убеждён, что это ты на него донёс, а, как ты знаешь, он никогда не прощает предательства. Тебе надо куда-нибудь скрыться. Хотя бы на время.

— Миссис Хадсон, я ни в чём не виноват. Его приметы дала женщина, которую он ударил. Она осталась жива и, придя в себя, всё рассказала. Но я знаю, что мне грозит опасность, ведь я был там, и Громила меня узнал, а он и до этого почему-то меня ненавидел. Я сейчас же уйду, но мне нужны часы, которые оставил отец. Я завернул их в тряпку и зарыл между стеной и моей постелью. На этом месте лежит голубой камень, а вокруг серые и чёрные. Громила следит за мной, а вам он ничего не сделает.

Миссис Хадсон задумалась. Встреча с грабителем, ставшим очень опасным из-за своего положения человека, загнанного в угол, не нравилась ей, но ей так хотелось помочь, что она решилась.

— Спрячься там, Берт. Если мой муж придёт раньше меня, он не должен тебя видеть. И детям не нужно знать, что ты приходил. Я скоро вернусь.

Она ушла, а я притаился в тёмном душном углу. У меня тревожно билось сердце, предвещая несчастье или неудачу, и я уже жалел, что послал на такое опасное дело женщину. Это были мои часы, и только я должен был рисковать собой. Уж лучше бы они остались там до лучших времён. Догадаться бы мне припрятать их потщательнее, чтобы их не нашли до моего возвращения, а до тех пор я бы как-нибудь без них обошёлся…

— Берт, беги! — торопливо зашептала вернувшаяся очень скоро миссис Хадсон. — Громила тебя караулил и, увидев меня, должен понять, где ты. Беги. Потом я достану часы и передам тебе. Где тебя искать?

— Не знаю, миссис Хадсон. Я сам вас найду, — сказал я и бросился к двери, но раздался стук, и я отступил.

Миссис Хадсон была напугана не меньше меня, но сообразила тотчас же:

— Это не Уолтер. Кто там? — спросила она громче. — Кто вам нужен?

— Мне нужен Роберт Блэк.

— Это не Уолтер, — повторила миссис Хадсон, не двигаясь с места.