— Вы спрашиваете, почему спешил! — патетически вскричал Ларс. — Да я мчался, прямо-таки летел сюда, думал, что Жанна одна. Разве можно такую легкомысленную девушку оставлять одну?

— Легкомысленную? — не выдержала я. — Это я легкомысленная? Помилуйте, что вы такое говорите? Да я предусмотрительнее всех вас.

— Что касается закупки продуктов, то вы, действительно, предусмотрительны, — подтвердил горбун, перекладывая сумки в другую руку, но не позволяя себе поставить их на землю.

Я не сочла нужным замечать его реплику и держалась с холодным достоинством.

— Тогда кто же вчера забыл запереть дверь? — с отеческой улыбкой ехидно поинтересовался Ларс.

— Не знаю. Может, грабительница.

— А кто сегодня забыл закрыть окна? — обличал меня Ларс с чисто писательской проницательностью.

— Понятия не имею, — отрезала я. — Наверное, Ира.

— Не пора ли вернуться в дом? — не выдержал горбун.

Я решила придержать язык и не расспрашивать, устал он или не устал, а поскорее отперла дверь.

— Ужас, какая жара на улице! — пожаловался Ларс. — Пока мы стояли, я думал, что меня хватит удар. А Мартин так и не появлялся?

— Нет, — хмуро ответил горбун, относя сумки в кухню. — Раз вы остаётесь за сторожа, Ларс, я всё-таки поищу его.

Итак, я заимела сторожевого писателя. Может, удастся заставить его рассказать о своих книгах, настоящих и будущих?

— Приходите обедать, Леонид, — пригласила я горбуна, выступая в роли радушной хозяйки.

— С удовольствием, — ответил Дружинин.

Я ушла на кухню и там, поглядывая в окно, проследила, как горбун сначала решительно захромал прочь, но потом походка его становилась всё медленнее и, наконец, он остановился в раздумье и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, побрёл обратно.

— Леонид что-то забыл, — объявил из гостиной Ларс, который, должно быть, тоже смотрел в окно.

Я выглянула из кухни. Вид у горбуна был какой-то растерянный, словно он не знал, что ему делать.

— Леонид, что случилось? — участливо спросила я.

— На улице, и правда, жарко, — сказал он, всё так же неуверенно глядя на меня. — Вы разрешите мне остаться?

У меня мелькнуло подозрение, что он болен.

— Конечно. О чём разговор? Проходите в гостиную.

— Может, вам помочь? — предложил горбун.

Я поскорее отказалась от мысли, что он болен, раз уж у меня появилась счастливая возможность освободиться от самой нелюбимой и грязной работы.

— Если есть желание, — сказала я таким тоном, что, формально предоставляя ему право выбора, на самом деле лишала его возможности отказаться, — можете почистить картошку.

Или горбун был не совсем нормален, или он прекрасно владел собой, потому что я не уловила даже тени неудовольствия или разочарования, которые обязаны были появиться на его лице. Напротив, он взял кастрюлю, нож и миску с таким видом, словно всю жизнь мечтал почистить картошку.

— Если хотите, располагайтесь на воздухе. Возьмите кресло и Ларса.

Мой намёк был мгновенно понят и вызвал сдержанную улыбку, а также исчезновение моего помощника и картошки.

Устроились Дружинин и Ларс в холодке, с прекрасным видом на цветник, загораживающий компостную яму, словом, так удобно, что я им позавидовала и принялась хозяйничать без увлечения, лишь под влиянием долга.

Сметана и творог, оставленные на столе, конечно, начали закисать, так что, не теряя времени, я их замесила с содой и мукой и испекла пышные сдобные лепёшки. Суп я сварила обычный, по нашему с мамой особому рецепту, то есть положила в мясной бульон немного крупы, картошки и мелко нарезанной капусты, измельчённый корень петрушки, а также лук, натёртую морковь, нарезанные репу, кабачок, тыкву, ну, в общем, обычный набор. А когда суп был почти готов, всыпала туда вынутое из супа и мелко нарезанное мясо, колбасу, а также сладкий зелёный перец. Вкусно и восхитительно просто, но для граждан России уже недоступно, а датчане вряд ли додумаются до такого гибрида крестьянского и южных супов. Мои старания могли бы потерпеть полный крах, но я вовремя вспомнила про соль. Сама-то я почти не употребляю её, но большинство людей почему-то не догадывается исключить из рациона этот продукт, так что я щедро посолила суп, проявляя широту русской души. На всякий случай, я поставила на видное место солонку, чтобы не забыть подать к столу. Я понимала, что теперь это совершенно излишне, но что может удержать русского человека, если он хочет создать на столе изобилие?

Тушёное с морковью и огромным количеством лука мясо было уже готово и томилось под подушкой в комнате Иры, два вида салатов и винегрет красовались в салатниках, а картофель, почищенный горбуном, почти сварился, когда за окном зашуршали шины и к дому подкатила полицейская машина. Горбуна и Ларса как ветром сдуло с насиженных мест, причём сами насиженные места с трогательной предусмотрительностью были перенесены ими подальше от глаз приехавших. Оценила я этот маневр лишь тогда, когда в сопровождении Хансена в дом вошла Ира, не усталая и ищущая сочувствия, а исполненная мрачной решимости, с плотно сжатыми губами и ненавидящим взглядом. Уж не знаю, какая душевная буря нанесла этот пласт неприязни, но на меня Ира старалась не глядеть.