Шрифт:
— Вернемся к разговору, все это от того, — сказал он, кладя мясо в рот. Он прожевал, проглотил, затем добавил, — что я не способен быть серьезным.
— Но Вы утверждали, что это не так. — Она слегка подалась вперед — всего лишь на один дюйм, но движение, казалось, говорило — Я наблюдаю за Вами.
Он почти трепетал. Ему понравилось наблюдать за нею.
— Вы сказали, — продолжала она, — что Вы часто бываете серьезны, и что мое дело выяснить когда.
— Я так сказал? — прошептал он.
— Что–то близкое к этому.
— Что ж, тогда, — он наклонился через стол так, что его глаза захватили ее, его зеленые ее голубые, — как Вы думаете? Прямо сейчас я серьезен?
Одно мгновение он думал, что она могла бы ответить ему, но нет, она только откинулась на спинку стула с невинной улыбкой и сказала:
— Я действительно не могу сказать.
— Вы разочаровываете меня, мисс Эверсли.
Ее улыбка стала совершенно безмятежной, поскольку она все свое внимание обратила на пищу на своей тарелке.
— Возможно, я не могу судить о предмете столь неподходящем для моих ушей, — проговорила она.
На что он громко рассмеялся.
— У Вас очень уклончивое чувство юмора, мисс Эверсли.
Она, казалось, обрадовалась комплименту так, словно много лет ждала, чтобы кто–то признал это. Но прежде чем она смогла что–нибудь сказать (если действительно она намеревалась что–либо сказать), момент был нарушен герцогиней, которая вошла в комнату, сопровождаемая двумя служанками, измотанными и выглядевшими совершенно несчастными.
— Над чем Вы смеетесь? — потребовала она.
— Ничего особенного, — ответил Джек, решая облегчить мисс Эверсли задачу поддержания беседы. После пяти лет обслуживания вдовы бедная девочка заслужила передышки. — Только благодаря очаровательной компании мисс Эверсли.
Вдова кинула на них обоих острый взгляд.
— Моя тарелка, — бросила она резко. Одна из девиц помчалась к буфету, но была остановлена, когда вдова сказала, — мисс Эверсли проследит.
Грейс без слов встала, а вдова повернулась к Джеку и сказала:
— Только она одна делает все должным образом. — Она покачала головой и тяжело вздохнула, явно оплакивая уровень интеллекта, который обычно обнаруживала у слуг.
Джек ничего не сказал, решив, что сейчас столь же подходящий момент, как и любой другой, чтобы призвать на помощь любимую аксиому его тети: Если Вы не можете сказать что–то хорошее, не говорите вообще ничего.
Хотя было так заманчиво сказать что–либо необычайно хорошее о слугах.
Грейс вернулась с тарелкой в руке, поставила ее перед вдовой и затем слегка повернула так, что яйца оказались в районе девяти часов, совсем близко к вилкам.
Джек наблюдал за ней, сначала с любопытством, затем пораженный. Тарелка была разделена на шесть равных секций в форме клина, каждая со своим собственным выбором продуктов. Ничто не соприкасалось друг с другом, даже голландский соус, которым были политы яйца с осторожной точностью.
— Это шедевр, — объявил он, выгнувшись вперед. Он пытался рассмотреть, вывела ли она свое имя голландским соусом.
Грейс посмотрела на него. Взлядом, который не трудно было интерпретировать.
— Действительно ли это — солнечные часы? — спросил он, сама невинность.
— О чем Вы говорите? — проворчала вдова, берясь за вилку.
— Нет! Не разрушайте это! — вскричал он — лучшее, что он мог придумать, чтобы не взорваться от смеха.
Но она все равно проткнула часть тушеного яблока.
— Как Вы могли? — обвинил ее Джек.
Грейс фактически отвернулась на своем стуле, неспособная наблюдать за происходящим.
— О чем, черт возьми, Вы говорите? — потребовала вдова. — Мисс Эверсли, почему Вы отвернулись к окну? Он о чем?
Грейс повернулась, прикрывая рукой рот.
— Я уверена, что не знаю.
Глаза вдовы сузились.
— Я думаю, что Вы знаете.
— Уверяю Вас, — сказала Грейс, — я никогда не знаю, что он имеет в виду.
— Никогда? — Подверг сомнению ее высказывание Джек. — Какое смелое утверждение. Мы только что встретились.
— А похоже, что намного дольше, — сказала Грейс.
— Почему, — размышлял он. — Вот интересно, был ли я только что оскорблен?
— Если Вас оскорбили, Вам не должно быть никакого дела до этого, — сказала вдова резко.