Грейс повернулась к ней с легким удивлением.

— Это не то, что Вы говорили вчера.

— Что она вчера говорила? — спросил мистер Одли.

— Он — Кэвендиш, — сказала вдова просто. Словно это все объясняло. Но, вероятно, она все же верила в небольшие дедуктивные способности Грейс, потому добавила так, что было похоже, что она говорила с малым ребенком, — Мы другие.

— Правила не для нас, — сказал мистер Одли, пожимая плечами. И затем, как только вдова отвела взгляд, он подмигнул Грейс. — Что она говорила вчера? — спросил он снова.

Грейс не была уверена, что сможет все правильно пересказать, при условии, что сама была не согласна с мнением вдовы, но она не могла проигнорировать его прямой вопрос, заданный дважды, потому сказала:

— Существует искусство оскорбления, и если можно нанести его так, чтобы субъект этого не понял, это еще более впечатляюще.

Она посмотрела на вдову, ожидая увидеть, будет ли она исправлена.

— Это не работает, — сказала вдова лукаво, — когда он сам — субъект оскорбления.

— Так это не будет искусством, если оскорбляет кто–то другой? — Спросила Грейс.

— Конечно, нет. Почему меня должно заботить, кто меня оскорбил? — Вдова презрительно фыркнула и вернулась к своему завтраку. — Мне не нравится этот бекон, — объявила она.

— Ваши беседы всегда такие уклончивые? — Спросил мистер Одли.

— Нет, — ответила Грейс довольно честно. — Это были исключительные два дня.

Ни у кого не нашлось ничего, чтобы добавить к этому, вероятно потому, что все они были с этим согласны. Но мистер Одли нарушил тишину, повернувшись к герцогине и произнеся:

— Я считаю, что бекон был превосходен.

На что вдова ответила:

— Уиндхем вернулся?

— Не думаю, — ответила Грейс. Она посмотрела на лакея. — Грэм?

— Нет, мисс, его нет дома.

Вдова сморщила губы в выражении раздраженного недовольства.

— Очень необдуманно с его стороны.

— Еще рано, — сказала Грейс.

— Он не предупреждал, что уедет на всю ночь.

— Герцог обычно должен зарегистрировать свой график у бабушки? — Пробормотал мистер Одли, явно нарываясь на неприятности.

Грейс одарила его раздраженным взглядом. Конечно, это не требовало ответа. Взамен он улыбнулся. Он любил досаждать ей. Многое становилось абсолютно ясным. Многого и не требовалось. Этот мужчина любил досаждать всем.

Грейс вернулась к вдове.

— Я уверена, что он скоро появится.

Раздражение не исчезло из выражения лица вдовы.

— Я надеялась, что он будет здесь, чтобы мы могли поговорить искренне, но я полагаю, что мы можем продолжить и без него.

— Вы думаете, что это мудро? — Спросила Грейс прежде, чем она смогла остановить себя. И действительно, вдова ответила на ее дерзость испепеляющим взглядом. Но Грейс не стала сожалеть о сказанном. Было неправильно принимать решения о будущем в отсутствии Томаса.

— Лакей! — рявкнула вдова. — Оставьте нас и закройте двери с другой стороны.

Как только лакей вышел, вдова повернулась к мистеру Одли и объявила:

— Я подала отличную идею.

— Я действительно думаю, что мы должны подождать герцога, — вмешалась Грейс. В ее голосе звучала небольшая паника, и она не была уверена, почему же она столь обеспокоена. Возможно, это было потому, что Томас был единственным человеком, который сделал ее жизнь терпимой за последние пять лет. Если бы не он, она забыла бы звук своего собственного смеха.

Ей нравился мистер Одли. Он ей даже слишком нравился, если говорить честно, но она не позволит вдове за завтраком вручить ему неотъемлемое право Томаса.

— Мисс Эверсли… — огрызнулась вдова, явно давая горячий отпор.

— Я согласен с мисс Эверсли, — спокойно вставил мистер Одли. — Мы должны подождать герцога.

Но вдова никогда никого не ждала. И ее выражение с одной стороны было грозным, а с другой — вызывающим, когда она сказала:

— Мы должны поехать в Ирландию. Завтра, если мы сможем так быстро собраться.

Обычно, слыша неприятные новости, Джек улыбался. Конечно, приятные новости он также встречал с улыбкой, но сделать это мог любой. Настоящий же его талант заключался в том, чтобы изогнуть губы в улыбке тогда, когда, скажем, требовалось вычистить ночной горшок или рискнуть жизнью, крадясь по позициям врага, чтобы определить его численность.

Он вообще умел управлять эмоциями. Будь то уборка экскрементов или передвижение безоружным среди французов, он всегда реагировал бесстрастным саркастическим замечанием и ленивой улыбкой.