Шрифт:
Это не делало их лучше. Независимо от лекций вдовы по данному предмету, Грейс никогда не поверила бы этому. Но они были другими. Они формировались под давлением своей истории и своей роли.
Если мистер Одли был законнорожденным, тогда он был герцогом Уиндхемом, а она была всего лишь старой девой, не смеющей даже и мечтать о нем.
Грейс сделала глубокий восстанавливающий вдох и затем, как только ее нервы достаточно успокоились, повернулась к нему.
— Какую часть замка хотели бы Вы осмотреть, мистер Одли?
Должно быть, он понял, что сейчас не подходящий момент, чтобы давить на нее, и потому бодро ответил:
— Весь, конечно, но я полагаю, что это невыполнимо за одно короткое утро. С чего предложите начать?
— С галереи? — Он так заинтересовался картинами в своей комнате прошлой ночью. Галерея казалась вполне логичным местом для начала осмотра.
— Вглядываться в дружественные лица моих воображаемых предков? — Его ноздри расширились, мгновение он выглядел так, как будто проглотил что–то неприятное. — Думаю, нет. С меня довольно моих предков для одного утра, благодарю покорно.
— Те предки — мертвые, — пробормотала Грейс, едва способная поверить в свою дерзость.
— Именно такими я их и предпочитаю, но не этим утром.
Она взглянула через холл туда, где солнечный свет, проникающий через окно, образовал на полу рисунок из кругов.
— Я могу показать Вам сады.
— Я неподходяще одет.
— Музыкальный зал?
Он постучал по уху.
— Боюсь, мне медведь на ухо наступил.
Она сжала губы, минуту помолчала, затем сказала:
— Вы желаете увидеть какое–то конкретное помещение?
— Многие, — ответил он быстро, — но от Вашей репутации останутся одни лохмотья.
— Мистер О…
— Джек, — напомнил он ей, и каким–то образом расстояние между ними сократилось. — Вчера вечером Вы называли меня Джеком.
Грейс не двигалась, несмотря на то, что ее так и подмывало стремглав броситься назад. Он стоял не настолько близко, чтобы поцеловать ее, и даже не настолько близко, чтобы случайно коснуться ее рукой. Но ее легкие внезапно ощутили отсутствие воздуха, а ее сердце ускорило свой бег, сменив свой стройный ритм на беспорядочный.
Она чувствовала, как на ее языке формируется это слово — Джек. Но произнести его она не могла. Не тогда, когда ее воображение все еще рисовало его в образе герцога.
— Мистер Одли, — сказала она, и хотя пыталась быть строгой, на самом деле, никак не могла справиться с собой.
— Мое сердце разбито, — сказал он, совершенно точно дозируя легкомыслие в своей интонации, чтобы восстановить ее хладнокровие. — Но я продолжу легкий флирт, может быть, совершенно напрасно.
— Да, Вы стремитесь к отчаянию, — пробормотала она.
Его бровь слегка приподнялась.
— Неужели я слышу намек на сарказм?
— Только намек.
— Хорошо, потому что, уверяю Вас, — он положил руку на сердце, — внутри у меня все умирает.
Она рассмеялась, но попыталась сдержаться, в результате вышло что–то больше похожее на фырканье. Это должно было ее смутить, если бы она была с кем–то другим, но не с ним. Он же сумел снять напряжение, и вместо этого она почувствовала, что улыбается. Она задумалась, понимал ли он, каким талантом обладал — заставить любого собеседника улыбаться.
— Идите за мной, мистер Одли, — сказала она, предлагая ему следовать за ней через холл. — Я покажу Вам свою любимую комнату.
— Где купидоны?
Она моргнула.
— Что, прошу прощения?
— Этим утром я подвергся нападению купидонов, — сказал он, пожимая плечами, как будто такой инцидент был обычным делом для начала дня. — В моей комнате для переодевания.
И она снова улыбнулась, на сей раз еще более широко.
— Ах. Я и забыла. Их слишком много, не так ли?
— Если ты равнодушен к голым младенцам.
Она снова прыснула.
— У Вас что–то с горлом? — спросил он невинно.
Она ответила ему сухим взглядом, затем сказала:
— Полагаю, что раздевалка была украшена прабабушкой нынешнего герцога.
— Да, я так и подумал, что это вряд ли была вдовствующая герцогиня, — сказал он бодро. — Не похоже, что она способна вдохновиться херувимами любого вида.
Представшей перед ее мысленным взором картины было достаточно, чтобы она рассмеялась во весь голос.