Шрифт:
Савельев, не удержавшись, захлопал в ладоши.
– Я малограмотная, мил человек. Грешно тебе над словами старухи смеяться...
– А я не смеюсь, - серьезно сказал Савельев.
– Все правильно... Молодец, бабуся.
Я невольно провел ладонью по застежкам своей модной куртки.
– Ничего себе! Встретили.
В комнате повисло неловкое молчание. Выручила Катя.
– Завидую вам, Алексей Иванович. Посмотрели заграницу. А тут сидишь как проклятая, кроме жировок, ничего не видишь...
– Ладно, жировка, помолчи, - прервал ее Савельев и обратился ко мне: - Небось, пижон, навез барахла-то невпроворот. Давай хвались дальше.
Говорил он с улыбкой. Но все равно я улавливаю в его тоне неодобрение. «Хорошо, - решил я, - сейчас посмотрим, как вы запоете».
– О вас тоже позаботился. Перепадет кое-что! Вот, берите. Не передеритесь только!
– И я подал сверток тете Маше.
Она почему-то сразу передала его Савельеву. И тот не стал разворачивать, а протянул подарки Кате.
Что же Катя, замешкалась? Я вынужден был сам заняться свертком.
– А ну, бабоньки, налетай. Кому?
Но все стояли неподвижно и молчали.
– Подумаешь, невидаль какая. «Не передеритесь»! Чтоб в горле у тебя пересохло. Я, мил человек, привыкла на трудовую копейку покупать.
– Тетя Маша, демонстративно хлопнув дверью, вышла из комнаты.
– Савельич, не зевай, а то раздумаю...
– Я еще пытался шутить.
– Ты и вправду обнаглел, купец.
– Он тоже повернулся и ушел.
– Сдурели оба: одна - от старости, другой - от молодости. Пусть мне будет хуже. Я все беру. Спасибо, Алексей Иванович, если еще что надумаете, тащите сюда. Сгодится...
– И Катя решительно забрала у меня сверток.
Я растерянно смотрел на дверь, за которой скрылся Савельев. И тут только вспомнил, что забыл привезти ему марки.
– Жирно будет. Разберемся, - грубо отрезал я и выхватил у Кати сверток.
– Ну и жмот, - вздохнула Катя.
Во дворе я догнал Савельева и стал оправдываться:
– Извини, забыл про марки-то. В следующий раз привезу или напишу - пришлет...
– Ты это о чем? И не стыдно тебе, а еще друг называется.
– Ты обиделся...
– Обиделся. Только не на то, о чем ты думаешь. Разве в марках дело! Эх ты, сыромятные уши!
Я видел, как у Савельева на лице заиграли желваки, оторопело смотрел на него и ничего не понимал.
– Не сердись. Я же пошутил...
– бормотал я.
Не так я представлял себе свой первый день на работе. Не так. На душе было муторно. Все случившееся не выходило из головы. Правда, сотрудники мои ни о чем не вспоминали. И о поездке меня больше не расспрашивали. Будто ничего и не было.
Дома Марина тоже перестала, попрекать меня «дядюшкиными подачками». По-моему, она смирилась. Словом, как-то приутихла. Так мне казалось.
Вскоре на деньги, полученные в комиссионке, мы купили Марине шубу, хорошие теплые сапоги. Думали, что теперь она будет одета не хуже других. Но Марина их так ни разу и не надела. Значит, я ошибся? Не смирилась, не приутихла.
Наступило какое-то отчуждение и в отношениях с Савельевым. Я несколько раз пытался с ним поговорить по душам, но ничего из этого не вышло. Надо что-то придумать и примириться. Тетя Маша посматривала на меня, точно на больного. Не одобряла. Катя заискивающе заглядывала в глаза.
В один из выходных, прихватив с собой чемодан со слесарными инструментами и спиртного, я направился к Савельеву. Он жил в новом доме, в двухкомнатной квартире.
Я пытался держаться как можно непринужденнее, проще.
– Можно? Или обида на меня так велика, что уже ничего не поправишь?
– Да заходи, заходи, сыромятные уши, - в тон ответил Савельев.
– В таком случае давай все сгладим, - говорю я и ставлю бутылку на стол.
Савельев смотрит на меня, как бы решая, что ему дальше делать.
– А инструмент зачем таскаешь? Боишься, утащат или собрался налево?
– с усмешкой спросил Савельев.
Первое, что приходит в голову, - повернуться и уйти. Савельев, видимо, понял мое замешательство.
– Ну да ладно... Садись...
– И он направляется на кухню.
Я слышу, как хлопает дверца холодильника. Пока Савельев возится, я осматриваю комнату. Давно здесь не был. Невольно отмечаю перемены. Новая мебель. Телевизор. Магнитофон. Да, жена была права: Савельев живет неплохо.