Но когда Никита присмотрелся, его лицо еще больше вытянулось, а брови поползли вверх, — это была не вся карта, а только ее часть! Один из краев был грубо и неровно оборван и напоминал профиль какого-то существа. Кроме того, хребты и реки обрывались как-то нелогично. Перевернув карту, Никита обнаружил надпись отца — “Прошка Лаплах”. Он стал вертеть карту дальше, но больше никаких сведений не было. Почему так странно?! Может, в остальных бумагах что найдется?

Аккуратно сложив карту, Никита отложил ее в сторону и взялся за альбомы. Их было несколько. Все они были из плотной бумаги, похожей на теперешнюю акварельную, слегка затертые, с тщательно проклеенными вручную торцами, отчего листы хорошо перелистывались и накрепко держались единым блоком. Эти альбомы были из другого времени, неторопливого, строгого и надежного.

Затаив дыхание, Никита открыл первый альбом. Это было прикосновению к отцу-художнику. Прикосновение через двадцать лет. Шероховатость бумаги, ее запах, тепло... Никита снова на секунду почувствовал себя маленьким, неловким, беззащитным. Ощущения прошлого и настоящего поменялись местами. Он закрыл глаза и тотчас почувствовал, как на голову легла тяжелая рука и ласково потрепала волосы. “Папа?!” — вырвалось у Никиты, и он открыл глаза. Тряхнув головой, он оглянулся и только тогда взглянул на первый рисунок. Сначала Никита подумал, что альбом следует развернуть, поскольку непонятно, что было изображено. Какая-то абстрактная композиция, без темы, без какой-либо другой зацепки. Первое, что он узнал, была фактура меха и камня. Мех был красивый, пепельного цвета, а камень замшелый. Но вот за мехом и камнем, как это бывает на рисунках для детей, где нужно отгадать какое-то изображение в густоте веток, проступили силуэты людей в странной одежде и позах. Перспектива на рисунке была обратной, как на иконах. Чем больше Никита вглядывался, тем больше погружался в какое-то иное, втягивающее в себя пространство. Никита с удовольствием блуждал в лабиринтах рисунка, который из плоского превращался в объемный, появлялись тени, планы. Ему пришлось буквально вырвать себя из столь странного состояния и перевернуть следующую страницу...

Валерия уснула не сразу. Треск отдираемых Никитой досок стоял такой, что ни о каком сне не могло быть и речи. И потом, когда все стихло, ей стало любопытно: что же такое Гердов еще задумал? С Никитой явно что-то происходило. Он все больше и больше от нее отдалялся. Хотя, если честно, особенно-то он и не был близок. Всегда и во всем инициатива шла от нее. Когда учились, девушке было приятно, что Никита Гердов, самый талантливый из студентов, — ее парень. Она почти четыре года не отходила от Никиты. Верила в его талант, верила, что у него большое будущее. Хотя Валерия не всегда была ему абсолютно верна и преданна (соблазнов много, она одна, Никита в своем поиске, вот и...). Нет, конечно, никакой любви между ними не было, да и зачем, если жизнь только начинается, а она красивая и молодая. Но мысли сделать Никиту своим мужем все же посещали. Валерия даже прикидывала, как она будет его одевать, какую мастерскую для Никиты отгрохает папик, как строго она будет следить за его поведением в ее компаниях, в родительском доме, следить за творческим ростом и так далее. Дело оставалось за малым — Никита должен был стать настоящим талантом, известным, модным художником хотя бы российского масштаба. Вот тогда — да!

И сюда, на этот долбаный Урал, она прикатила не только для того, чтобы обрадовать Никиту и вручить ему его же диплом. Окрыленная похвалой ГЭК, Валерия вдруг почувствовала и в себе некую незаурядность, талант, если хотите!

Как настоящая дочь своего отца, она решила ковать железо сразу после защиты. Поездка в глухую провинцию должна принести ей хорошие результаты. А именно: она должна привезти добротный этюдный материал о сибирской глубинке. Пусть это будет индустриальная тема — сталевары там, прокатчики, горняки и так далее. Она уже схематично набрасывала себе композицию масштабного заводского пейзажа — излучина реки, передний план в мохнатых скалах, за рекой над плоскими длинными цехами с ажуром оконных переплетов трубы, дымящиеся трубы на фоне старых, поросших тайгой Уральских гор. Потом лица, — усталые, широкоскулые, художественно перепачканные лица рабочих, на которых играют отблески расплавленного железа...

Валерия представляла, как откроется ее первая персональная выставка в Москве, как напишут о ней главные искусствоведческие журналы, как ее с триумфом примут в МОСХ (Московский союз художников). Оставалось действовать. Однако это зависело от Никиты. Именно Никита должен был ей помочь, сформулировать концепцию темы, в чем он мастак. Показать, как сделать наброски, выбрать цветовую гамму и технику письма. Ей действительно хотелось поучиться у Никиты, обрести свой почерк, да и просто побыть рядом с самородком.

Она надеялась на его помощь и терпела все Никитины выверты, его замкнутость и отстраненность. Едва она подходила, как Никита закрывал тетради, убирал все, что стояло на столике, и увлекал Валерию вниз пить чай или курить на улицу. После посещения маленького художника, похожего на Эйнштейна, Валерия, кажется, поняла причину озабоченности Никиты: его отец. Однако как ни напрашивалась в собеседники, как ни уговаривала поделиться мыслями, все было напрасно. Никита не пускал в себя никого. Даже с бабушкой внук говорил мало, и только о необходимом. И та реагировала спокойно и понимающе.

Разочаровали Валерию и индустриальные пейзажи Урала. Все заводы, что располагались и в самом городе Свердловске, и по его окраинам, выглядели точно так же, как и в Москве. Никакой экзотики, тем более гор, не было и в помине. Все было привычным и обыденным. Однако когда девушка начала собираться домой, зашел бывший друг отца Никиты, некий Захаров, высокий, интересный мужчина. Как потом объяснил Никита, ректор того самого горного института, что заканчивал его отец и сам Захаров. Так вот этот Захаров предложил Никите в начале августа вместе с его студентами и аспирантами отправиться в район Северного Урала в двухнедельную экспедицию. Узнав, что Валерия из Москвы и тоже художница, предложил и ей. Так что девушке не пришлось уговаривать упрямого Никиту взять ее с собой. Вот это была удача! Валерия поедет в какую-то экспедицию, явно интересную и, конечно, экзотическую!

После этого Валерия все время была в приподнятом настроении. Она даже размялась, сделав несколько этюдов со старенькими бревенчатыми баньками на берегу речки. Этюды получились так себе, она даже не отважилась показать их Никите. А тот, в свою очередь, не слезал с чердака. То сидел как мышонок, то нервно ходил, то не переставая курил, если бабушки в доме не было. Валерию немного пугал вид Никиты. Его брови были все время сдвинуты, в глазах напряжение, точно он чего-то ждал. Ко всему приглядывался, прислушивался, осторожничал. Былая легкость, снисходительность и остроумие остались в прошлом.