Однажды она с серьёзным видом вручила своего ребёнка Дафне, и Кале что-то сказала — Дафна не разобрала слов, но все женщины вокруг расхохотались, так что почти наверняка это было что-то вроде: «Пора тебе уже и своим обзавестись!» Люди расслабились.

И тут явились охотники за черепами — утром, когда едва начало светать.

Они явились с барабанами и факелами.

Мау помчался вверх по пляжу, к хижинам, крича: «Охотники за черепами! Охотники за черепами!»

Люди проснулись и побежали, точнее, забегали, натыкаясь друг на друга, а снаружи по-прежнему слышались звяканье и барабанный бой. Собаки лаяли и путались у людей под ногами. Мужчины по одному и по два поспешили к пушкам на холме, но было уже слишком поздно.

— Вы все покойники, — сказал Мау.

Туман над лагуной начал рассеиваться. Мило и Пилу перестали барабанить и грохотать и погребли обратно к берегу. Люди глупо и обиженно озирались. Тем не менее на склоне горы один человек во весь голос закричал: «Бабах!», явно очень довольный собой.

Чуть позже Мау спросил у Дафны о несчастных случаях.

— Ну, один человек уронил копьё себе на ногу, — сказала она. — Одна женщина растянула лодыжку, споткнувшись о собственную собаку. А у мужчины, который был наверху у пушки, рука застряла в стволе.

— Как это он умудрился? — спросил Мау.

— Видишь ли, он засовывал в пушку ядро, а оно выкатилось обратно и прищемило ему пальцы, — объяснила Дафна. — Может, ты бы написал письмо людоедам, чтобы они не приплывали. Я знаю, что ты не умеешь писать, зато они, наверное, не умеют читать.

— Я должен получше организовать людей, — вздохнул Мау.

— Нет! — возразила Дафна. — Скажи им, чтобы сами себя организовали. Пусть выставляют часовых. Пусть кто-нибудь всегда дежурит у пушек. Скажи женщинам, чтобы заранее разобрались, куда им бежать. Да, и пообещай, что самый быстрый пушечный расчёт получит лишнюю порцию пива. Заставь их думать. Скажи им, что надо сделать, и пускай сами соображают как. А теперь извини, у меня пиво не готово!

Дафна вернулась в хижину и, обоняя знакомые, уютные домашние запахи котла, пива и миссис Бурбур, задумалась о Кокчике. Пережил ли он волну? Если кто её и должен был пережить, это, конечно же, он.

Дафна много времени проводила на камбузе «Милой Джуди», потому что это была кухня, а на кухнях она чувствовала себя как дома. Ещё там было безопасно. Даже в самый разгар мятежа с Кокчиком все дружили, и врагов у него не было. Любой моряк, даже безумец вроде Кокса, знал, что с коком нужно дружить: у кока всегда найдётся масса возможностей незаметно сквитаться с обидчиком, а тот обнаружит свою оплошность, лишь когда придётся среди ночи перегибаться через борт в попытках выблевать собственный желудок.

И кроме всего прочего, Кокчик был интересным собеседником. Он, кажется, ходил во все моря на всевозможных кораблях; ещё он постоянно совершенствовал собственный гроб, взятый с собою в плавание. Гроб стал частью обстановки камбуза, и на него обычно складывались кастрюли. Кокчик очень удивился, когда Дафна сочла это некоторой странностью.

Возможно, из-за самой важной подробности, связанной с гробом: дело в том, что гроб нужен был Кокчику не для смерти. А для жизни, потому что гроб был плавучий. Кокчик даже приделал к нему киль. Он с огромным удовольствием демонстрировал Дафне, как хорошо обустроена внутренность гроба. В гробу был саван на случай, если Кокчик действительно умрёт, но до того злосчастного дня саван можно было использовать как парус; для этой цели в гробу имелась небольшая складная мачта. Внутри гроба была мягкая обивка с многочисленными карманами, содержавшими в себе корабельные галеты, сухофрукты, крючки и лески, компас, карты и замечательное устройство для опреснения морской воды. Это был крохотный плавучий мир.

— Мне подкинул эту идею один гарпунёр. Я встретил его, когда работал на китобойных судах, — объяснил ей однажды Кокчик, пришивая очередной карман к внутренней обивке гроба. — Вот он был странный, это точно. У него было больше татуировок, чем можно увидеть на Эдинбургском фестивале, а зубы подпиленные и острые, как кинжалы. Каждый раз, нанимаясь на судно, он притаскивал с собой этот гроб — чтоб, значит, если умрёт, его похоронили по-христиански, а не просто сбросили за борт зашитым в холстину, вместе с пушечным ядром. Я подумал, что и мне такое не помешает, — основная идея хороша, но нуждается в доработке. Как бы то ни было, с того судна я скоро списался на берег, мы ещё мыс не обогнули — у меня завелись черви в кишках, и меня высадили в Вальпараисо. Но нет худа без добра, потому как, я уверен, тот рейс добром не кончился. Я в своё время повидал чокнутых капитанов, но этот был сумасшедший, как я не знаю что. И поверь мне, если капитан чокнутый, то и корабль у него чокнутый. Я часто гадаю, что с ними со всеми случилось.

Дафна закончила возиться с «матерью пива» и пошла вниз по склону, чтобы посмотреть на небольшой, нависающий над пляжем утёс из крошащегося камня. Там сидел Мау, и все артиллеристы тоже, а с ними почему-то Женщина — Бумажная Лиана.

«От этой пушки никакого толку, — подумала Дафна. — Он не может этого не понимать. Так что же он затеял?»

Донёсся крик «Бабах!», и Дафна вздохнула.

Двое Джентльменов Последней Надежды выбежали на палубу и присоединились к капитану, стоящему у борта.

— Что за срочность? — спросил мистер Блэк. — Мы ведь, кажется, ещё довольно далеко от островов Четвёртого Воскресенья Великого Поста?

— Вперёдсмотрящий заметил, что кто-то стрелял на необитаемом острове, — сказал капитан, глядя в подзорную трубу. — Должно быть, какой-нибудь бедняга потерпел кораблекрушение. Вон там остров. На картах его нет. Технически, мистер Блэк, для смены курса мне нужно ваше разрешение.

— Разумеется, капитан, вы должны, э-э-э, вы должны изменить курс, — сказал мистер Блэк. — Собственно говоря, я вижу, что вы это уже сделали.