Дафне удалось выдернуть руку.

— Не смейте меня трогать! И не смейте даже намекать, что я похожа на вас! Не смейте…

— Хватит.

Мау не кричал. Громче его слов кричало копьё. Оно было направлено в сердце Коксу.

Несколько секунд никто не двигался, а потом Кокс очень медленно, рассчитывая каждое слово, произнёс:

— Никак это твой миленький? Ах, ах, что скажет наш папочка? Боже, боже! Да ты его ещё и разговаривать научила!

Людоедский двойник премьер-министра встал между ними, воздев руки, а остальные вдруг начали грозить копьями и дубинками.

— Ещё нет драться! — сказал премьер-министр Коксу на ломаном английском и обратился к Дафне.

— У мальчика нет души? — спросил он на островном языке.

— Волна забрала его душу, но он сделал себе новую, — ответила она.

— Неправда. Никто не может сделать себе душу!

Всё равно он обеспокоен, подумала Дафна.

— А он сделал! Он сделал её снаружи себя. Ты на ней стоишь, — сказала она. — И не пытайся отскочить в сторону. Его душа обнимает весь остров, каждый листок, каждый камень!

— Девочка-призрак, говорят, что ты обладаешь силой. — Мужчина отступил на шаг. — Это правда? Скажи, какого цвета птицы в стране Локахи?

— Там нет цветов. И птиц нет. Рыбы там серебряные и быстрые, как мысль.

Слова будто ждали наготове у неё в голове. Боже милостивый, подумала она, я знаю ответ!

— Сколько времени можно находиться в стране Локахи?

— Пока падает капля воды, — ответили губы Дафны, не успел он и договорить.

— А человек, который сам создаёт себе душу… Он был в стране Локахи?

— Да, но сумел обогнать его.

Тёмные пронзительные глаза некоторое время разглядывали Дафну. Ей показалось, что она выдержала какой-то экзамен.

— Ты очень умна, — застенчиво сказал старик. — Я хотел бы когда-нибудь съесть твои мозги.

Книги по этикету, которыми пичкала Дафну бабушка, почему-то не описывали подобных ситуаций. Конечно, не очень умные люди говорят младенцам: «Ух, какой ты сладкий! Так бы и съел!» Но когда подобные вещи произносит человек, покрытый боевой раскраской и владеющий более чем одним черепом, они кажутся менее забавными. Дафна, чьим проклятием были хорошие манеры, ограничилась словами:

— Спасибо, вы очень добры.

Он кивнул и пошёл обратно к соплеменникам, столпившимся вокруг Кокса.

К Дафне, улыбаясь, подошёл Мау.

— Ты понравилась их жрецу, — сказал он.

— Не я, а мои мозги! И даже если он их съест, я всё равно буду умнее тебя! Ты что, не видишь, что у Кокса в руке? Это револьвер-«перечница»! У одного папиного знакомого есть такой. Шестиствольный. Значит, он может выстрелить шесть раз без перезарядки! И вдобавок к этому у него ещё и обычный пистолет.

— Я буду двигаться быстро.

— Пули ты всё равно не обгонишь!

— Я буду от них уворачиваться, — сказал Мау с возмутительным спокойствием.

Ты что, не понимаешь? У него револьвер и пистолет, а у тебя одно копьё. Твоё копьё кончится раньше, чем его пистолеты!

Зато у его пистолетов кончится бабах раньше, чем у моего копья кончится острота, — ответил Мау.

Мау, я не хочу, чтобы ты умирал! — завопила Дафна. Слова отдались эхом от утёсов, и она ужасно покраснела.

А кто должен умереть? Мило? Пилу? Нет. Если кто-то и умрёт, это должен быть я. Я уже умирал. Я знаю, как это делать. Разговор окончен!

Гул голосов у них за спиной затих.

Тишина упала на боевые каноэ, над которыми виднелись ряды лиц; на кучку вождей на берегу; на людей, которые притаились на утёсе, подсматривая. Солнце светило так ярко, что было больно глазам; оно словно высасывало цвет из пейзажа. Мир затаил дыхание.

Не будет ни отсчёта, ни сигнала. Нет и правил. Но есть традиция. Поединок начнётся, когда первый из сражающихся возьмёт в руки оружие. Копьё и нож Мау лежали перед ним на песке. В десяти футах от него Кокс после долгих споров положил на песок свои пистолеты.

Оставалось только следить за взглядом противника.

Кокс ухмыльнулся.

Разве не об этом мечтал каждый мальчишка? Стоять лицом к лицу с врагом? Всё собралось здесь, под раскалённым добела солнцем: вся ложь, все страхи, все ужасы, все кошмары, принесённые волной, — все они стояли здесь в виде одного смертного человека. Здесь Мау мог их победить.

Важно было только одно: «Кто не смеет думать, что победит, тот не победит».

У Мау заболели глаза — так пристально он вглядывался. Палящий свет солнца почти ослепил его, но, по крайней мере, в голове больше не слышались голоса…