Марьяна снова спускается по лестнице — на этаж ниже. Данкин класс в первом этаже. Вот только если их учительница задержится на переменку и станет любопытничать, чего тут Марьянке нужно… Но опасения напрасны. Отсутствие пани учительницы ощущается уже издалека.

«Заскочу хоть на минутку, — думает Марьяна. — Все равно скоро звонок».

Данкин голос она слышит уже с середины коридора.

— Моя старшая сестра тебя из окна вышвырнет, если ты хоть раз еще тявкнешь. До вечера работы хватит, пока все кости соберешь, — доверительно обещает она кому-то.

Рев в классе усиливается. Марьяна бросается к дверям, приготовившись кого-то выбрасывать из окна. И прежде всего этими дверями чуть не сбивает Данку. Сестра стоит рядом. Данка вздрагивает от такого внезапного нападения, но тут же приходит в себя. Хватает Марьяну за руку и тащит в коридор.

— Ты туда не суйся особенно, — говорит она. — Так лучше. Все равно всех-то ты не раскидаешь, но они пока этого не знают. Ничего страшного. Я сама с ними справлюсь.

Люди очень похожи друг на друга. Может, вы еще не убедились в этом, потому что у вас нет братьев и сестер в младших классах. Потом вы, может, думаете, что на сеете всего-навсего одна такая противная девица, как Либа из нашего класса. Просто вы еще не знаете, что Анежка, которая учится вместе с нашим братцем, похожа на нее как две капли воды, так что их можно даже перепутать.,

Или взять хотя бы Бару. Не напоминает ли она вам кого-нибудь? Я знаю, Катя — нежнейшее созданьице с длинными золотистыми локонами. Только на самом деле — нежная она, как клещи для дерганья зубов. У Бары наоборот — черные волосы коротко острижены, она косит вельветовые брюки, и вообще совершенный мальчишка. Но всем этим они могли бы и поменяться. Бара могла бы отрастить себе волосы, Катя — перекраситься в черный цвет или стать блондинкой. Возможно, со временем они так и поступят. Если им покажется, что так они будут выглядеть более привлекательно. Одна станет озорничать, как мальчишка, а другая — нежничать. И наоборот. Лучше не стойте у них на дороге! И точно так же в любом классе обязательно найдется мальчик, который будет зубрить, даже если на него обрушится потолок. Потому что история или физика его интересует больше, чем люди. Иногда он прислушивается к тому, что творится вокруг. Но и только. Сам ничего не скажет. Может, позже когда-нибудь. Так часто ведут себя и взрослые люди. Сначала спокойно позволят поколотить кого-нибудь. А потом, может, заметят, что не следовало этого делать…

Однажды я слышала, как мама рассказывала тете о том, что у них в каждом вагоне с арестантами повторялась одна и та же история. Их перевозили из одного концлагеря в другой. А как быть, если кому-то становилось так плохо, что он, скажем, не мог соблюдать правила приличия? Но в каждом вагоне всегда находился кто-нибудь, предлагавший: «Обопрись-ка на меня, так-то легче, правда? Потерпи еще чуть-чуть. Скоро нас выпустят подышать, и тебе станет лучше».

Разумеется, подышать никого не выпускали. Но в каждом вагоне определенно находился кто-нибудь, кто мог это сказать. Вы возразите — откуда, мол, мне это известно? Да, известно. И совершенно точно. По крайней мере, в двух вагонах так говорили. Ведь в одном вагоне ехал мой папа, а в другом — мама. А если бы в каком-нибудь вагоне ехал папа Мартина, он бы, наверное, пробормотал: «Не стони, друг, мы еще продержимся. Нас им свалить не удастся — руки коротки».

Конечно, в любом вагоне и в любом классе найдутся такие, кто непременно брякнет: «Не суйся, какое мне дело, что тебе плохо». Или так: «Вот если я всем начну заправлять — тогда будет хорошо»; и обычно никто не сопротивляется таким людям; даже не замечают, что лучше от этого никому не становится.

Собственно, я не хотела сказать, будто все люди совсем одинаковые, потому что даже Либа не так уж здорово похожа на Катю или на Вашека; только в любом классе можно встретить характеры, подобные нашим. Отчего это происходит, а? Класс набирают по алфавиту, а может, еще по какому другому принципу, и все же в любом классе одна девчонка похожа на Либу, другая — на Бару, один мальчик — копия Пепика и одна толстуха — вроде меня. Толстухи везде есть. Правда, теперь мне кажется, это вовсе не обязательно. А такой мальчик, как Мартин, не учится ли и в вашем классе?

Три уничтоженных вконец балбеса, три чудака, или «психа», вместе идут домой из школы. Молча. И только почти около дома Данка спрашивает:

— Ты дрался?

Пип молчит.

— Ярда?

Пип кивает головой.

Девочки раздумывают, что скажет мама, увидев кровь на рубашке и на штанах Пипа. Пипа это тоже беспокоит. Потом Данка все-таки спрашивает:

— Ярда опять влип?

— Да.

— С Барашком?

Пип кивает снова.

Только поднимаясь по лестнице, Марьянка отваживается спросить:

— А что у вас-то стряслось, Данка?

Данка лишь отмахивается.

— Это я об парту, — говорит Пип. — Ты же знаешь, у меня нос слабый.

Мама кивает. Она об этом знает. Знает она и кое о чем еще. Она приносит Пипу спортивные штаны, куртку и кусок шоколада. На сковородке пекутся картофельные оладьи, которые Пип, может, съел бы с большим удовольствием, но он берет шоколад и улыбается маме. Немножко криво, потому что нос и губа у него распухли, и главное — распухли с одной стороны.

Мама смачивает чистый носовой платок в холодной воде и вытирает засохшую кровь. Под носом, кажется, еще немножко осталось. Ведь в школе над умывальником нет зеркала. Мама смывает кровь очень осторожно, совсем не больно, вода лишь приятно холодит, а во рту у Пипа тает шоколадка, и это тоже очень приятно. Вид у мамы такой, будто она знает, что все ее усилия напрасны. «Она будто снова едет в том самом лагерном вагоне, — думает Марьяна, — и понимает, что не в силах прекратить войну, эпидемии, что она безоружна и беспомощна против несчастий, подкарауливающих людей повсюду».