она раньше в них не смотрелась, с детства усвоила, что она некрасива и никому не нужна, и

больше не возвращалась к этому вопросу. Откуда же она знала, что однажды мир

перевернется?

А случилось это месяц назад. Он шел по коридору из спортзала, снял футболку и

размахивал ею. Она вдруг заметила, как красиво его тело, какая гладкая у него кожа, какая

ослепительная улыбка, и как обрывается что-то у нее внутри от его приближения. И этот бог

с потной футболкой был не кто иной, как ее Льюис!

Что с ней творилось после этого открытия! Но то была еще не трагедия. Трагедия

случилась потом, когда она все-таки взглянула в зеркало. То, что она увидела, было ужасно,

влюбиться в это было невозможно даже при самом теплом отношении. Конечно, надежда -

это прекрасно, но Оливия привыкла смотреть фактам в лицо. Факты говорили, что ей лучше

думать о науке, чем о любви.

С тех пор мало что изменилось, разве что она стала более ранимой, обидчивой и злой на

себя. Однажды попросила у Мерлин тушь для ресниц, а та искренне удивилась: «Зачем тебе?»

Вот именно, зачем? «Закрасить световод», - буркнула тогда Оливия и склонилась над своим

макетом анализатора полевых возмущений.

Подруга сидела в ее комнате, от скуки рассматривая ее недоделанный макет и крутя в

руках микропаяльник.

– Ну что? Накормила свое сокровище?

– До отвала. Держи, - Оливия поставила сковородку на стол.

– 12 -

– Как ему твоя прическа, Олли?

– Никак.

– Как это никак?!

– Да ерунда это всё. Он ничего не замечает.

Мерлин округлила глаза.

– Но тебе очень идет.

– Горбатого могила исправит. .

– Не говори так! Каждая женщина может стать красивой. Надо только очень захотеть.

Выслушивать наставления Оливия не любила. Захотелось сказать какую-нибудь резкость.

– Я... я слишком умна, чтобы тратить на это силы, - заявила она раздраженно, - и вообще,

я лечу на Пьеллу. Там полно уродов, так что я не буду слишком выделяться.

– Уродов?
– усмехнулась подруга, - хочешь сказать, что ты тоже уродка? А тебя, между

прочим, разыскивал очень интересный мужчина.

– Какой?
– удивилась Оливия.

– Высокий брюнет в черном плаще.

«Дядя Рой», - подумала она, но Мерлин добавила:

– С зелеными глазами.

Дядя Рой был очень, даже слишком интересный мужчина, но глаза у него были синие,

такие же яркие как у Льюиса. Они оба казались ей какими-то неземными существами, и тот, и

другой.

– Это, наверно, Оорл из комиссии, - сказала она разочарованно, - он и Льюиса

разыскивал.

– Из комиссии?
– удивилась Мерлин, - с розочкой?

– С какой еще розочкой?!

– Вот с этой. Вазы у тебя нет, я ее поставила в мензурку.

На подоконнике и правда красовалась в мензурке одна белая роза. Оливия смотрела на

нее тупо, ничего не понимая. В глазах почему-то защипало.

– Он ждет тебя внизу, в буфете, - многозначительно сообщила подруга, - и не говори мне

после этого, что ты не нравишься мужчинам.

– Чушь какая-то, - фыркнула Оливия.

– Так ты пойдешь? А то я могу тебя заменить!

– Болтаешь черт знает что...

В буфете было почти пусто, из танцевального зала доносилась музыка, все были там.

Студенты по своей молодости и энергичности больше любили танцевать, чем жевать и

мирно беседовать. На стене еще с Нового Года висел красочный плакат с теверским

акцентом:

«ЭЙ, ПРЭЕТЭЛЬ, НЭ ДУРЫ!

ЗЭ СЭБЭЙ ПЭСУДУ УБЭРЫ!»

И совершенно не сочетался с этим плакатом, да и с этим буфетом строгий председатель

комиссии. Эдгар Оорл сидел за столиком для курящих и выпускал в вытяжку дым. Его

черный плащ висел на спинке кресла. Оливия тогда не знала, что это Прыгун, она вообще

непозволительно мало знала о планете, на которой собиралась жить, но ей хватило и того

страху, который он нагнал на нее во время собеседования.

Внешне же он не произвел на нее никакого впечатления. Она не любила длинноносых.

К тому же у нее перед глазами всегда был Льюис, а с ним никто не мог сравниться. В общем,