– «Приключения в Сандакане». – Перевернула еще одну и обнаружила карту. – Похоже, это провинция в Северном Борнео.

– Там, где в последний раз видели Богарта? – заинтересовался Билли. – Вряд ли это простое совпадение.

Финн перелистала еще несколько страниц.

– Тут многое подчеркнуто, и есть заметки на полях, – сообщила она.

– Надо будет рассмотреть поподробнее, – сказал Билли, и она положила книгу в сумку.

Они поднялись и на третий этаж, но там оказалось только полдюжины совершенно пустых комнаток, покрытых слоем пыли.

– Для слуг, – объяснил Билли.

В мансарде новые хозяева нашли две кладовки, а в них – несколько разрозненных предметов мебели, старой, но не антикварной. Они не поленились выдвинуть все ящики, но не обнаружили в них никаких личных вещей – ни бумаг, ни старых записных книжек, ни писем.

– Такое впечатление, что он здесь совсем не жил, – заметила Финн.

– А может, так оно и есть? – предположил Билли. – Что, если он использовал этот дом только как… есть какое-то специальное выражение… только как pied-`a-terre [13] – место, где он вешал шляпу, когда приезжал в Амстердам, а жил на самом деле совсем в другом месте?

– Мы даже не заглянули в его лондонскую квартиру, – с сожалением вспомнила Финн.

Они снова спустились вниз и осмотрели даже кухню. В ней было все необходимое, кроме еды. В большом и пустом холодильнике стояли только шесть бутылок какого-то напитка под названием «Налу». Финн открутила крышечку и отхлебнула светло-зеленую жидкость.

– Неплохо, – прокомментировала она. – По вкусу похоже на манговый сок.

Захватив по бутылке «Налу», они вернулись на первый этаж, и Билли вдруг замер, нахмурившись.

– В чем дело? – полюбопытствовала Финн.

– Да просто пытаюсь понять… – Он по очереди заглянул в обе передние комнаты и опять вернулся в коридор. – Нет, это не здесь.

– Что не здесь? – не поняла Финн.

– Помнишь картину, которую открыл твой приятель Шнеегартен? Опиши-ка ее.

– Портрет Вильгельма ван Богарта в костюме бюргера. Рядом с ним – столик с навигационными инструментами, сзади – бархатная драпировка. – Финн ненадолго задумалась. – Пол из розового дерева. – Она посмотрела под ноги. – Точно такой, как этот.

– А откуда падает свет?

– Слева. – Финн закрыла глаза, пытаясь представить себе картину. – Там слева узкое окно с витражом. А что тебя смущает? На восьмидесяти процентах картин старых голландских мастеров свет падает слева: и у Вермеера, и у Герарда Доу, и у Франса Хальса, и у Ван Дейка – да почти у всех!

– В окне был витраж с гербом ван Богартов. Таким же, как над крыльцом. И полы из розового дерева.

– Выходит, портрет был написан здесь? – догадалась Финн.

– Вот именно! Только я не понимаю, где именно. – Он взмахом руки обвел холл и комнаты. – Представь себе: если Вильгельм ван Богарт стоит справа, а свет падает из окна слева, то где это могло быть? На каждом этаже есть по два таких места: передняя левая комната или задняя правая. Но витража ни в одной из них нет. Окна выглядят так, будто их триста лет не открывали и, уж разумеется, не меняли. Да и в любом случае они все чересчур широкие.

– Значит, мы ошибаемся и картина была написана в каком-то другом месте, – пожала плечами Финн. – А может, вся обстановка – это фантазия художника. В студии Рембрандта слева было огромное окно. Практически все заказные портреты он писал там.

– Тогда почему витраж?

– Потому что так захотел Вильгельм ван Богарт.

– А почему такая мысль вообще пришла ему в голову, если портрет писался в другом месте?

– Притормози, а то я за тобой не поспеваю.

– Я хочу сказать, что портрет был написан именно здесь. Или, по крайней мере, его идея возникла именно в этом доме. И витража никто не придумывал. Он на самом деле существовал.

– И где же он?

– Не здесь.

– Но ты сказал, что он должен быть здесь.

– Мы ходим кругами, а разгадка должна быть где-то рядом.

– Выходит, мы что-то проглядели. Давай пройдемся по дому еще раз, – предложила Финн.

Они во второй раз обошли все этажи, молча и сосредоточенно, задерживаясь в каждой комнате и тщательно озираясь. Ни в одном из окон не было ни цветного стекла, ни какого-нибудь признака, что оно когда-то существовало. Финн мысленно проверила теорию Билли и решила, что он совершенно прав. В самом деле, в таком положении относительно окна Вильгельм ван Богарт мог позировать только в одной из названных Билли комнат: передней левой или задней правой на любом из трех этажей.

С другой стороны, Рембрандт нередко писал картины и по памяти, а фон и вообще мог быть плодом его воображения. Тогда бесполезно искать это место в доме. Она попыталась припомнить известные картины великого голландца.

За свою жизнь он написал сотни портретов и множество автопортретов, и на большинстве проработка заднего плана не отличалась особой тщательностью. Художника интересовал человек, а не мертвые предметы, и исключение из этого правила составляли только несколько исторических картин, таких как «Вирсавия с письмом царя Давида» или «Аристотель перед бюстом Гомера».