– А меня в любой момент можно потихоньку прикончить на «Дутом флеше», – подхватил Билли.

– А это опять возвращает нас к картине, – кивнула Финн. – Когда в последний раз на аукцион был выставлен небольшой Рембрандт, он ушел за девятнадцать миллионов фунтов. Тридцать шесть миллионов американских долларов. За это вполне могут убить.

– Я вот что подумал. – Билли отодвинул пустую тарелку, наклонился над столом и выстроил в ряд солонку, перечницу и сахарницу. – Все эти инструкции, которые Питер Богарт оставил сэру Джеймсу… По-моему, он преследовал две цели: свести нас вместе и дать нам три ключа – картину, дом и «Королеву Батавии». Все они как-то связаны между собой.

– Думаешь, это ключи?

– Да, это как игра в зайца и гончих. У вас в Америке есть такая?

– Бумажный след.

– Она самая.

– Выходит, Питер Богарт – заяц, а мы – гончие, так?

– А картина – это приманка, и дом тоже.

– А какая цель?

– Поймать зайца.

– Иными словами, найти Питера Богарта? – предположила Финн.

– Или то, что искал он сам.

Из «Старой таверны» они сделали два звонка: один – в Амстердам, адвокату, у которого, по сведениям Талкинхорна, хранились документы на дом, другой – доктору Шнеегартену в Институт Курто. Старого чудака из Сомерсет-хауса не оказалось на месте, а адвокат по имени Гвидо Дерлаген был у себя и согласился принять их немедленно.

Офис Дерлагена располагался в современном здании на Рокин – просторном, зеленом проспекте в двух шагах от знаменитой площади Дам и в десяти минутах ходьбы от вокзала и порта. На Рокин не было жилых домов – только магазины, кафе, банки, адвокатские конторы и офисы биржевых маклеров, и улица чем-то напоминала Уолл-стрит в Нью-Йорке. По дороге непрерывным потоком шли машины, а по тротуару – пешеходы. Утренний Амстердам выглядел энергичным и бодрым.

Дерлаген оказался хорошо одетым человеком средних лет, с идеально выбритым, хоть и несколько шишковатым черепом. Он был одним из целого отряда юристов, работающих на судоходную компанию Богартов, и отвечал за личные состояния членов семьи, и в частности Питера Богарта. Единственное окно его небольшого кабинета выходило на оживленную улицу. Сквозь густую листву деревьев внизу Финн разглядела желтый трамвайчик, бегущий по утопленным в мостовой рельсам, и кричащую красно-желтую вывеску китайского ресторана на другой стороне дороги.

Кабинет юриста имел аскетичный вид: стеклянный стол на блестящих хромированных ножках, совершенно пустой, если не считать компьютера с плоским экраном, два черных кожаных стула напротив и несколько полок с папками составляли всю обстановку. На полу лежал полосатый ковер, а белые, будто в картинной галерее, стены были совершенно голыми.

Финн и Билли уселись на стулья.

– Вы пришли по поводу дома на Херенграхт, – произнес юрист по-английски с заметным южноафриканским акцентом, что было неудивительно, поскольку первые буры-поселенцы прибыли в Африку именно из Голландии.

Он потыкал пальцами в клавиши компьютера и взглянул на экран.

– Мы все были удивлены, когда узнали об этом завещании. Видите ли, со дня своей постройки в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году этот дом принадлежал только членам семьи Богарт.

– Я тоже член семьи, – сообщил Билли. – Питер Богарт – мой кузен или что-то в этом роде.

– М-да, скорее что-то в этом роде, лорд Пилгрим.

– Просто Билли, если не возражаете, или на худой конец мистер Пилгрим.

– Как вам угодно, лорд Пилгрим. – Он повернулся к Финн. – Ваши родственные отношения с менеером [11] Богартом еще более туманны.

– Так и есть, – подтвердила Финн, которой не понравился снисходительный тон юриста. – Но сэр Джеймс заверил нас, что завещание оформлено правильно. Вас что-то смущает?

– Нет-нет, похоже, все верно, – пробормотал Дерлаген, еще раз взглянув на экран.

– А если так, – продолжала Финн, – может, перейдем к делу? Если вы, конечно, не возражаете… Гуидо. – Она намеренно произнесла его имя с сильным итальянским акцентом.

Мужчина покраснел.

– Нет, это произносится иначе. Примерно так, как в имени Ван Гога, художника.

– Ван Хок, – старательно повторила Финн с надлежащим булькающим звуком, точно собирала слюну для плевка.

– Именно так, – сухо подтвердил юрист.

– Значит, ваше имя произносится «Хогвидо»? – с невинным видом поинтересовался Билли.

Дерлаген покраснел еще сильнее и, кажется, сообразил, что над ним издеваются.

– Произношение моего имени никаким образом не относится к нашему делу, – сердито заявил он.

– Совершенно верно. Точно так же к нему не относятся и мои родственные отношения с Питером Богартом, а поэтому просто принесите бумаги, мы подпишем все, что положено, и избавим вас от своего присутствия, – предложила Финн.

– Минутку.

Юрист торопливо вышел из кабинета.

– Зануда, – беззлобно заметил Билли. – У меня в Оксфорде был похожий профессор. Все время ходил с такой физиономией, будто маялся запором.

– А у нас таких называют «душный».

– Метко сказано, – одобрил лорд.

Дерлаген вернулся с папкой, полной документов, и небольшой кожаной шкатулкой. Финн и Билли расписались на нескольких листах и в результате стали двумя единственными акционерами вновь образованного Нидерландского закрытого акционерного общества рентного типа под названием «Флигенде драак», то есть «Летучий дракон». Активы компании состояли из уже полученной ими картины, дома на улице Херенграхт, очень старого судна, грозящего вот-вот превратиться в груду металлолома, и участка земли, заросшего непроходимыми джунглями и густо населенного змеями, посреди какого-то безымянного острова в море Сулу: приблизительные координаты – семь градусов северной широты и сто семнадцать градусов восточной долготы. Подписав документы, Билли и Финн дали тем самым официальное согласие лично и на месте вступить во владение капиталом в строго ограниченный период времени. Невыполнение этого условия приведет к утрате прав на всю наследную массу, включая и ту, во владение которой они уже вступили.