Там чужие слова,

Там дурная молва,

Там ненужные встречи

Случаются,

Там сгорела, пожухла трава

И следы не читаются —

В темноте!

* * *

Всё ясно с Наташкой, Сморчом и Щусём. Они — вместе с Саней. Сам Саня?!. Вариант "боится" отметём сразу и для всех… Неужели — неужели ему нужна моя власть?!. И подумать мерзко, кроме того — он же не был против, когда меня выбирали князем… Нет, неясно. Ничего не понимаю… Андрюшка Соколов. Ленка Черникова — "за", он — нет… Тоже странно… Ирка Сухоручкина — она, кажется, просто вместе с Мордвой. А он — он всегда был осторожным и обстоятельным, вот и вся причина… Олька Жаворонкова — вот она боится, но боится не за себя, а за тех, кого могут ранить или убить… Богуш. Поляк показал себя смелым и надёжным парнем. Тоже чёрт его знает. И самое странное — Олег Фирсов.

Я зевнул и по дуге бросил палку, которую стругал ножом, в темноту. Позади светил ещё наш костёр, возле которого сидели часовые, впереди — костёр немцев, возле которого ностальгически пиликала губная гармошка и два голоса непонятно, но печально ей подпевали. Ночь вокруг меня была тёплой и насыщенной ароматами, к которым я уже начал привыкать… и начал скучать по неяркому, но родному лету России. Хотя тут, на этой дрвеней земле, было, спору нет, очень красиво.

Впрочем — здесь у земель нет истории. Не строили в этих местах прекрасных храмов, не населяли ручьи и рощи красивыми духами, не отваливали от берегов глазастые корабли… Да и в моей России не возводили соборов, не было ни Невского, ни Кутузова… Мир без памяти. Без истории.

Или с непонятной историей.

245.

На осыпи зацокали камни. Я замер, всматрвиаясь сквозь ажурно-кованую из чёрной тени путаницу листвы в склон холма. По нему спускались олени. Вдали тяжело, хмуро взревел какой-то зверь, судя по звуку — здоровенный, и я подумал: не далеко ли зашёл?

Краем уха я уловил тихий хруст ветки за спиной и, быстрым плавным движением отступив за ствол дерева, слился с ним. Зверь?.. Человек?.. Если да — то кто? И зачем?..

— Да не стой, не стой ты там, — негромко сказал Вадим. Не скрываясь, но очень тихо, он пересёк открытое пространство и остановился рядом со мной. Он грыз веточку, в глазах поблёскивала луна.

— Ты чего не с нашими-то? — осведомился я. Вадим не ответил, а я и не стал переспрашивать — в конце концов, его дело. — Не спится, что ли?

— Тебя на кой чёрт несёт на Крит? — поинтересовался Вадим.

— Я всё сказал у костра, — ответил я честно. Вадим посмотрел на меня с интересом:

— Значит, Саня всё-таки неправ… — задумчиво сказал он и сузил глаза. — Ты не Артуром хочешь быть и не То… кого он там назвал?

— Тогенбургом, — вспомнил яю — Это рыцарь из баллады Жуковского.

— Угу… Ты не меньше чем в Иисусы Христы метишь. В спасители мира.

Я разозлился — внезапно и резко, как вспыхивает береста. Поэтому промолчал, но Вадим о чём-то догадался по моим глазам и со своей непробиваемой насмешкой продолжал:

— Ты сам-то знаешь точно, чего хочешь?

— Знаю, — отрезал я. — Я хочу, прежде чем сдохнуть… а ведь ты не будешь отрицать, что мы все сдохнем, дружище?.. сделать что-то действительно большое и полезное. И я никого не тащу с собой.

— Тащишь. — возразил Вадим. — Просто личным примером, при котором отказаться мешает чувство стыда.

— Так, — я придвинулся к нему, — я что-то не понимаю, фишку не секу. Ты не хочешь участвовать в авантюре?

— Ты собираешься зимовать на Крите? — полюбопытствовал он вместо ответа.

— Может быть.

— Пойду-ка я спать…

— Подожди, — я задержал его за плечо. — Я как-то говорил с Джеком. Он сказал, что вождю трудно иметь друзей. Это правда?

— Да, это правда, — ответил он мне через плечо.

* * *

Драккар появился рано утром, когда я ещё толком не поднялся, а просто лежал, завернувшись в одеяло и не очень спешно размышляя о перспективах переправы на Крит. Меня растолкал Олег Крыгин, и я, с неудовольствием отпихнув одеяло, сел.

— Что случилось?

— Корабль, — он махнул в сторону пролива.

Я поднялся и, потягиваясь, пошёл за своим тёзкой на вершину холма.

Солнце ещё не встало, небо имело фиалковый странно-красивый цвет. На серебристой воде размеренно шевелил вёслами драккар. Несколько секунд я вглядывался — до него было около километра, — а потом весело спросил у Олега:

— Не узнаёшь его?

— Нет, — помотал он головой.

Я приставил руки рупором ко рту и с удовольствием заорал по-английски:

— Эй, Лаури ярл! Поворачивай к берегу, если не боишься!..

…Лаури явно искренне обрадовался. Англичане, наверное, не обнимаются, но руку он мне жал и тряс долго. Правда, уже через пару минут выяснилось, что в значительной степени он радуется, потому что уже успел прослышать о конце Мясника, но всё равно.

— Хорошая встреча, — Лаури присел на камень у берега. — Ты решил тут зимовать?

246.

— Ты знаешь, нет, — я взвешивал на ладони метательный нож. — Я хотел тебя просить… Нам надо перебраться на Крит.