— Мы вас сюда не звали, русские. Вы нам здесь не нужны.

— Да вы что, ребята?! — возмутился я. — С ума спрыгнули?! Мы же тоже из Союза, мы же из одной страны с вами! Вы, наверное, ошиблись…

— Вы решили нас и здесь достать? — процедил тот же мальчишка. Двое других молчали, мерили меня ненавидящими взглядами. — Русские свиньи!

Я стиснул зубы. Переждал и произнёс:

— Мне нужна моя девушка. Верните её.

Они переглянулись — точнее, переглянулись двое, рыжий продолжал держать меня на прицеле. На слух это был не литовский, я нахватался кое-каких слов у Арниса. Да я и не прислушивался — мной вновь овладело злое недоумение. Немцы из ФРГ с нами обошлись не то что мирно — по-дружески. А свои — блин, свои!!! — оказались такими сволочами! Я да-же как-то не обратил внимания на то, кем они меня там обложили — и прервал их сове-щание:

— Моя девушка у вас, козлы?!

На меня вновь уставились все трое. Тот же, кто говорил со мной раньше, кивнул:

— У нас. Марюс велел тебе передать, русский, чтобы ты оставил на этой дороге всё своё оружие и шёл по ней. Через километр будет наше поселение. Там и поговорим.

Приступ злого страха за Танюшку бросил меня вперёд. Я скользнул под не успевший выстрелить арбалет, сбил рыжего плечом и, взяв на мушку отскочивших к обочине стар-ших, процедил:

— Вы что решили, что я буду в мушкетёров с вами играть?! Дюма обчитались?! Я сей-час вас тут прибью всех троих, как мух, а потом…

— Если мы не вернёмся раньше тебя, — усмехнулся всё тот же мальчишка, — твоей дев-чонке оторвут голову.

Я прицелился ему в лоб:

— А если не вернёшься только ты? — спросил я. — Ты мне активно не нравишься, сволочь. Очень активно.

— Мы должны вернуться втроём, — вполне хладнокровно сказал он, хотя отчётливо поб-леднел. — Марюс хочет поговорить с тобой. Думай, русский.

Они повернулись и пошли. Рыжий на ходу разряжал арбалет. Я прицелился вслед из нагана — они это, кажется, почувствовали, но никто не оглянулся, и я убрал наган. Стоял и смотрел, чувствуя, что меня трясёт. Именно меня, не руки; я бы не промахнулся. А ру-ки я положил на поясной ремень.

Надо было ждать наших. Но Танюшка была там, впереди, совсем близко. Она наде-ется, она же ждёт меня!

Я был на сто процентов уверен — ждёт.

Я заметил, что рефлекторно сжимаю и разжимаю кулаки. Если я приду — не факт, что её отпустят. Совсем не факт, даже… даже что она всё ещё жива… (Я ужаснулся

102.

этой мысли) Но если я не приду к ней — к ещё живой! — чтоб хотя бы встать рядом с ней, чтоб ей было не так страшно — как мне тогда вообще жить?

Как мне жить — без неё?!

Я начал сбрасывать снаряжение. Аккуратно сложил его — посреди тропинки. Пере-ехать тут никто не переедет, украсть не украдут — а наши найдут и поймут…

Трофейный нож я сунул за опустевший ремень. И, подумав, надел перчатку — пови-нуясь невнятному наитию, боевому инстинкту — называйте это, как хотите.

Я сделал несколько шагов и на каждом шагу оглядывался. Я до такой степени, ока-зывается, сросся с этими клинками и стволом. Без них я чувствовал себя голым.

Нет, не оглядываться. Иначе я начну бояться. Может быть, так сильно, что уже не смогу пойти туда…

…Через десять минут, после двух поворотов тропки, я вышел на росчисть. Она ко-льцом окружала высившийся на холме частокол — плотный, с воротами, которые были заперты и в которые тропка упиралась. Из-за частокола поднимались два дымка, но ни за ним, ни вокруг никого не было видно. И звуков никаких не раздавалось тоже.

Страх, появившийся было, когда я делал первые шаги от оружия, сейчас пропал, стёрся. Абсолютное, холодное спокойствие снизошло на меня.

Я сделал по тропинке три или четыре шага и, остановившись, пошире расставил ноги, меряя взглядом частокол. И на нём, и вокруг него было пустынно. Меня не могли не видеть, несмотря на это — не может быть, чтобы "замок" не охранялся. А раз видят и не спешат открывать…

Я улыбнулся. Я заставил себя улыбнуться. Я постарался, чтобы моя улыбка выгля-дела максимально спокойной, наглой и вызывающей. Чтобы её увидели все, кто там есть и кто решил подержать меня у частокола, желая унизить и заставить поволноваться. Чтобы улыбка поджарила их, сволочей.

Потом я сел на пенёк и начал насвистывать сквозь зубы.

Наверное, они этого не ожидали. Через какую-то минуту глухо застучало — ага, это засовы снимают… Потом ворота с деревянным скрежетом распахнулись. Я не смо-трел туда, но боковым зрением увидел, что выходят человек восемь, все — с оружием. Ка-жется, их задело, что я не обращаю на них внимания.

Если бы они знали, чего мне это стоило! Нет, у меня не было страха — ни капельки, ни крошки, нисколько. Но была злость — настолько сильная, что тряслись руки, а во рту и горле пересохло.

Если бы речь шла обо мне, я бы боялся. Конечно, боялся бы. Но речь шла не обо мне.

Я не встал, когда прибалты подошли вплотную и окружили меня кольцом. До кон-чиков их мечей было можно достать вытянутой рукой — и я вдруг подумал, что я дурак, что они сейчас просто проткнут меня… и всё.

Но вместо этого меня подняли — двое, за локти, сильно схватившись. Третий начал обшаривать меня, и я невольно скривился: