К вечеру 11 июля Даудинг еще не знал, что сбито всего девять Bf.109 и что основной объем потерь врага в истребите­лях составили более уязвимые и менее опасные Bf.110. Пока он не без грусти констатировал, что 28 английских пилотов истре­бителей были потеряны (30 процентов неприкосновенного ре­зерва). Его “бесценные летчики”, молодые люди, чьи силы он [156] направил на рискованные попытки уничтожить вражеские бом­бардировщики, гибли под ударами немецких истребителей. Состояние духа английских летчиков этого времени отражает отрывок из письма одного из них: “Я никогда не верил в то, что наступит день, когда необходимость во сне станет такой силь­ной, а шансы ее удовлетворить — такими малыми. Сегодня эскадрилья пять раз поднималась в воздух и дважды вступала в бой. Мы потеряли троих пилотов и четыре самолета и, по чу­десным обстоятельствам, сбили около 200 воздушных машин, в чем, кажется, нет никакого толка. Они все еще прилетают, и, куда ни посмотри, — везде увидишь “мессершмитт”. И нам повезло. Вскоре они оставили наш аэродром. Как долго это бу­дет продолжаться? Хватит ли каждому из нас сил? А когда мы устанем настолько, что не сможем правильно управлять машиной и метко стрелять, и будем считать удачей, что разглядели врага? Сколько времени пройдет, пока враг или всего лишь простая ошибка покончит с этим?”

Пилот, написавший это письмо, погибнет в воздушном бою несколько дней спустя.

Препятствие

На следующий день, 12 июля, немецкое наступление возоб­новилось с неослабевающей яростью, и впервые ответственные командиры на местах почувствовали приближение успеха. Воз­никла надежда, что “Люфтваффе” сможет поддержать высадку наземных сил на побережье Кента. В этот момент, однако, штаб ОКВ узнал скверные новости, поставившие под сомнение воз­можность начать операцию 13 июля. В прогнозах метеорологи­ческих служб говорилось, что с Атлантики надвигаются атмос­ферные фронты, несущие низкую видимость, дождь и сильный ветер, причем пик непогоды приходится на ранние часы 13 июля — именно на тот момент, когда воздушный и морской десанты должны будут приближаться к местам их сбрасывания и высадки.

Гитлер еще раз выслушивал отчеты командующих родами войск о ситуации на побережье Канала. Армия, как с гордос­тью заявил фон Браухич, готова! “Кригсмарине”, по заявлениям Редера, “были готовы настолько, насколько возможно при имеющихся [157] обстоятельствах”. Но операция, по его мнению, уже находилась на грани срыва, поскольку синоптики предсказыва­ли плохую погоду и утверждали, что вероятность ошибки этого прогноза низка. “Десантирование, — утверждал Редер, — с гарантией обречено на неудачу, если мелкие суда окажутся в море при неблагоприятной погоде над Ла-Маншем”. Объяснив свою позицию, Редер посоветовал отложить операцию — хотя бы всего на 24 часа, тем более что после полудня 13 июля си­ноптики обещали более тихую погоду.

{119}

Настроение Гитлера эта информация, понятно, не улуч­шила, но Редеру (к великому удивлению командующего “Кригс­марине”) помог Геринг. Незадолго до совещания рейхсмаршал с пониманием выслушал объяснения Ешоннека относи­тельно прогноза погоды и согласился, что в такую погоду, которая предсказывалась метеорологами, пилоты транспортных само­летов не найдут свои цели, в результате чего все наступление с воздуха может закончиться катастрофически. Геринг гово­рил по телефону с Кессельрингом и услышал от него, что пре­доставление лишних 24 часов “Люфтваффе”, для восстановле­ния сил, закрепления успехов предыдущего дня и разруше­ния оборонительных сооружений в районе высадки (которым до сих пор почти не уделялось внимания), будет встречено командованием Второго воздушного флота “более чем тепло”. Фактически Кессельринг заявил, что, если кого-то интересует его мнение, он в любом случае будет просить об отсрочке. Низкие результаты, достигнутые во время самого “Дня Орла”, задержали реализацию программы воздушного наступления, [158] как минимум, на 24 часа, о чем он уже предупредил Геринга 10 июля...

Итак, Геринг принял сторону Редера и попросил, чтобы “День Звезды” был отложен до 14 числа.

Их объединенная точка зрения произвела впечатление на Гит­лера. Он спросил Йодля о возможных последствиях отсрочки и получил подробное объяснение от генерала Варлимонта, который составлял диспозицию Вторжения.

Прежде всего, следовало немедленно приостановить посадку войск на суда и по возможности рассредоточить корабли охране­ния. Конечно, такой шаг был небезопасным: люди и корабли ос­тавались беззащитными перед угрозой вражеских налетов и об­стрелов. Тем не менее, Варлимонт заявил, что отсрочка на один день могла благоприятно отразиться на ходе боевых действий после высадки. 14 июля войска подойдут к берегу вскоре после появле­ния первых солнечных лучей и за полтора часа до наивысшей точки прилива; приливное течение в этот момент будет самым слабым (не более одного узла), поэтому преодоление полосы при­боя не составит большого труда. Таким образом, солдатам при­дется пройти по берегу совсем небольшое расстояние, тем более, что берег, особенно в Хайте, был достаточно крутым. Кроме того, 14 июля график движения высадочных средств лучше согласовы­вался со временем авиадесантной операции.

Как и ожидалось, фон Браухич выражал сомнения; он не ви­дел необходимости подвергать своих солдат прицельному огню на кромке воды. Редер, в свою очередь, поддержал Варлимонта.

“Итак, — объявил Гитлер, — „День S” откладывается на 24 часа и пройдет по первоначальному расписанию 14, в зависимос­ти от представленного нам завтра благоприятного прогноза пого­ды на этот день”.

Никто так и не спросил о том, что произойдет с планом и вторжением, если прогноз все еше будет неблагоприятным. [159]

День четвертый — 12 июля

Давая оценку последствий отсрочки операции, Варлимонт не учел резкого усиления радиообмена. Не было ни одной, даже са­мой отдаленной командной инстанции, которая не нуждалась бы в оповещении. В результате, утром 12 июля британские слркбы раз­ведки получили информацию о значительном увеличении всех ви­дов переговоров в Бельгии и Франции; в радиопереговорах назой­ливо покорялись одни и те же кодированные фразы. В переводах “Ультры” также начали появляться слова и словосочетания, кото­рых раньше не было или которые встречались редко. Фоторазведка зафиксировала мелкие, но значимые изменения дислокации судов в портах, из которых должно было начаться вторжение. На бли­зость немецкого наступления указывало и изменение рисунка на­летов “Люфтваффе”. В полдень, когда Кессельринг и Шперле на­правляли все свои силы на атаку побережья Англии, ВВС Великоб­ритании совершили три особых и чрезвычайно опасных полета средь бела дня с целью сфотографировать порты Ла-Манша. Само­леты пролетели сквозь сплошную стену заградительного зенитного огня, на отходе их атаковали “мессершмитты”. Вернулся только один разведчик, сильно поврежденный, с двумя ранеными членами экипажа. На снятых им фотографиях было отчетливо видно, что часть немецкого флота, предназначенного для прикрытия вторже­ния, уже прибыла и готова к боевым действиям даже без участия тяжелых кораблей. Кроме того, рядом или внутри доков было за­мечено необычное количество боевой техники. Если вторжение не начнется сегодня, доложили Черчиллю, его следует ожидать в пре­делах следующих сорока восьми или семидесяти двух часов. Тем не менее, сигнал “Кромвель” передан не был — по мнению руководи­телей армии, пока еше не было достаточных оснований поднимать всю нацию по сигналу боевой тревоги.

Первая серия воздушных атак 12 июля была повторением со­бытий предыдущего дня, если не считать того, что не было попыт­ки удара через Северное море. При облачной погоде немецкие [160] бомбардировщики пытались провести в жизнь вчерашний план: уничтожающие удары по Биггинхиллу, Кинли, Хорчерчу и Нортуилду при поддержании установленного воздушного режима на аэродромах, которые уже подверглись опустошению; особое зна­чение придавалось Тэнгмеру.

Самолеты, участвующие в воздушных налетах на Эссекс, Кент, Суррей и Сассекс, нашли свои цели, несмотря на действия пере­хватчиков и навигационные проблемы.