— Что?

Питер перетащил кресло поближе к кровати и посмотрел на меня в упор.

— Чарли, не будь идиотом, логика очевидна. Сначала к тебе приезжает некто, о ком ты не хочешь даже говорить, потом посылаешь всех к такой-то матери, потом сматываешься в самую метель, несмотря на то, что болеешь. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что произошло нечто, что тебя напрягает. И поправь меня, если я ошибаюсь. Кстати, все — включая Полину — думают, что ты в парке прогуливался, а не пытался смыться.

А вот это уже было интересно.

— Как так?

Питер отвел взгляд:

— Да это я тебя нашел и притащил в школу, когда ты там валялся, — объяснил он, — Я чувствовал, что ты выкинешь подобный фортель, и решил проследить. Извини. Твои вещи я закинул в твою комнату. Вот.

Вообще-то, тут бы мне разозлиться и сказать Питеру все, что я думаю о подобных доброхотах. Но я почему-то почувствовал теплую волну благодарности — чувства, которое не испытывал уже много лет.

— Спасибо.

Питер посветлел, в синих глазах появилось искреннее удивление — он, видимо, ждал от меня именно злости.

— Да не за что.

За окном опять падал снег, зима все-таки не отступила, в лазарете было светло, и я хорошо видел, как Питер мается от чего-то невысказанного. Физиономия у юного гения Чейса была прозрачная.

— Когда пришло известие, что мама и папа пропали, Джой так же…как ты… — на обычно красноречивого Питера сошло косноязычие, но я не улыбнулся. Питер не рассказывал мне о родителях, он так же хранил это в своей душе, как и я свои собственные тайны, — … я просто вспомнил, когда ты был без сознания. Они были в Луна-Сити, — горько пояснил он. Я не стал говорить, что мне об этом известно.

Это признание в собственном горе было как дар — слишком хрупкий, чтобы его отложить, но слишком колючий, чтобы держать в руках.

— Ко мне приезжала мать, — неожиданно даже для самого себя сказал я в тишину, что установилась между нами, — Я не видел ее почти шесть лет. Она однажды просто оставила меня около ворот приюта и уехала, села в машину и укатила, даже в зеркало заднего вида не посмотрела.

— Почему? — спросил Питер через минуту. Я пожал плечами:

— Слишком много развлечений. Слишком много мужчин. Слишком много хлопот от меня. Одно время я даже думал, что это я делал что-то не так. Потом понял, что я — не при чем.

Да, так было долго. Я винил себя, искал ее, чтобы объяснить, пообещать что я буду хорошим ребенком, только пусть она заберет меня домой, к себе, но шли годы и найти ее было невозможно, а потом, однажды, мы сидели в участке у Риди, я ревел и просил его ее найти, а Дик сжимал кулаки в ярости и, наконец, рявкнул: "Вертихвостка — вот кто твоя мамаша! А ты дурак, если думаешь, что это из-за тебя она ушла. Она сделала это — она и виновата, и нечего винить себя, ясно?". После того разговора я начал приходить в себя, но и того наивного эмоционального мальчика, пусть даже и малость вспыльчивого и привыкшего решать проблемы кулаками, не стало. В двенадцать я уже был известен в полиции как карманник, всегда носил с собой кнопочник, курил, и в каждую встречу с Диком ругался с ним по поводу и без.

— Чего она хотела? — осторожно спросил Питер.

— Не знаю. Я ушел, как только ее увидел. Вот и все.

— Думаешь, она приедет еще?

— Думаю, да, — признался я честно.

— И снова попытаешься сбежать?

— Не знаю.

Я и вправду не знал. Да и какая была теперь разница, если кто-то уже все знал, особенно, если это знал друг. А Питер — и я вдруг осознал это со странным чувством теплоты — стал за последние месяцы моим другом.

— Не надо, — сказал он внезапно. — То есть, если ты не хочешь ее видеть, это твое право, но если ты сбежишь, проблема не исчезнет, — У него было странное, отрешенное лицо, будто он вспоминал что-то из своей жизни, что-то важное, давно забытое мозгом, но вспоминаемое лишь в ночных кошмарах, когда самое страшное, что ты испытывал в жизни, лезет наружу. Я некстати вновь заметил тонкую сеть морщинок вокруг его глаз и скорбную складку между бровей — такая бывает лишь у тех, кто пережил однажды большое горе.

Он был прав, несомненно. Но моя проблема не была решаема, вот в чем дело.

Послышались шаги, и Питер встал.

— Ну, что ж. Мне пора. Позволь мисс Хедсон немного покудахтать над тем, что ты совсем себя не бережешь и ничего не ешь, а потом бросай все и возвращайся. Мы все тебя ждем.

Последнюю фразу он произнес с нажимом, ясно намекающим на его мысли. Появившаяся врач тут же начала говорить о нарушениях больничного режима, и Питер предпочел ретироваться, кивнув на прощание. Я криво усмехнулся напоследок и откинулся на подушку — лечиться.

* * *

Ноябрь и половина декабря пролетели незаметно. Я вышел из лазарета абсолютно здоровым и отдохнувшим, и решил забыть о том, что меня туда привело. Забыть было непросто, но я преуспел в этом начинании благодаря общению с Питером и одноклассниками и загруженности на уроках. Теперь, когда я перестал валять дурака, преподаватели начали "грузить" меня по полной, и пока меня спасали лишь общие знания и навыки списывания. О том, что будет, когда начнутся зачеты и экзамены, я старался не думать. Это был, как называла его Джой, законченный оптимизм.