Сейчас пример, который я приведу, неактуален в России, а вот в 1986 году, когда я впервые оказался за границей, он меня ошеломил. Я с детства привык при социализме, что любой товар (за исключением соли) можно получить через страдания, через стояние в очередях с непременным дополнительным счастьем наткнуться на саму очередь, чтобы спросить, что дают? Поэтому я и был ошарашен, что около часа ходил как первочеловек Адам по довольно большому заграничному магазину в сопровождении специально для меня работающего продавца. Тогда как у меня на родине один продавец за этот же час «обслуживал» сотни покупателей, с быстротой автомата выбрасывая, например, по пачке лезвий для бритья нескончаемому потоку взмокших от пота «клиентов». И мне в иностранном магазине показалось, что не может окупиться этот труд продавца (плюс еще куча служителей торговли за стенками торгового зала) только мной одним, тем более, что я ничего не купил по причине мизерных командировочных, выдаваемый мне моим родным государством. Взволнованный до глубины души, что я ничем не помог этому торговому заведению, я спросил у сопровождавшей меня переводчицы: «Как же может окупаться столь расточительное обслуживание покупателей при столь редких их посещениях?» И я никогда не забуду ту злость и явное презрение к торговцам, с которыми она ответила мне: «Не беспокойтесь за них, сеньор Синюков, они свое возьмут, и возьмут немало». Продавец была отнюдь не еврейкой, на магазине была написана отнюдь не еврейская вывеска, но сама торговля вызывала у моей переводчицы это чувство. Ибо на следующий же день мы с ней же пошли на работавшую в это время знаменитую Миланскую всемирную торговую выставку, и я там купил гранатовые бусы жене в подарок ровно в десять раз дешевле, чем точно такие же бусы стоили в упомянутом магазине.

Тогда я впервые узнал, как может быть прибыльна торговля, но надо же знать и то, что мои «вкусы» были с детства испорчены социализмом. Тогда как на Западе каждый с детства же знал об этом. И если я к торговле прибавлю ростовщиков, ныне именуемых банками, финансовые пирамиды, с каковыми россияне познакомились впервые за 100 лет через Мавроди, и прочими еврейскими штучками, то никакого другого наименования кроме как бытовой антисемитизм, антисемитизму дать нельзя. Он у всех, кто сталкивается с евреями, у всех без исключения племен и народов, притом возникал сразу же, или через неделю, после знакомства с ними. И с этой точки зрения он — вечен, так как евреев до того, как они стали торговым племенем, никто никогда не видел.

Но евреи сами избрали свою стезю, их ведь не Навуходоносор заставил. Ибо они вполне могли сразу же, освободившись после очередного из пятнадцати «покорений» и «пленений», могли бросить свое занятие и отправиться к Авелю пасти скот, так как земледелец Каин им не по нутру. Но и Авель — это просто аллегория, так как мы — стада овец и именно нас Авели пасут.

Евреи могли прекратить торговлю, но они, наоборот, развили ее до современных масштабов, когда продается абсолютно все, даже честь и совесть, не говоря уже о товаре — любви. Одновременно совершенствуя приемы и методы оболванивания покупателей, да так успешно, что безжалостность к чуждым племенам и крайняя степень эгоизма, эгоизма ради эгоизма стала генетической чертой еврейского характера. В связи с этим у меня два замечания.

Вы все много раз слышали, что во время последней мировой войны славяне прятали евреев от нацистов, причем все перипетии этой бескорыстной помощи расписываются в подробностях. И евреи, оставшиеся в живых посредством этой помощи, «очень благодарны» спасителям. Однако я ни разу не встречал описания этих «благодарностей», выраженных, так сказать, в чем — либо материализованном, конкретном и адекватном той потенциальной и ужасной опасности, которую спасители могли навлечь на себя в случае раскрытия фашистами их действий. Это я о позднем эгоизме безжалостности.

Даже дикий плотоядный зверь не станет в сытом виде убивать травоядного животного, он его даже видя, не замечает. Мало того, наевшись, дикий зверь никогда не будет охранять свою оставшуюся еду от других более мелких поедателей, он как бы говорит: я сыт, берите, ешьте. Еврейский же характер устроен примерно так, как у собаки на сене: сам не ем и тебе не дам. Когда мне было около семи лет и единственным средством пропитания у меня было 300 граммов хлеба на день, повторяю — единственного, в нашем сибирском бараке жило довольно много еврейских семей из блокадного Ленинграда, уже «эвакуированных» как мы их всех называли. Так вот, «эвакуированные» по тем временам просто объедались, ибо они по своим продуктовым карточкам, как «пострадавшие», получали полный комплект продуктов: масло, мясо, крупы, муку, сахар и так далее. Мы же, «непострадавшие» кроме 300 граммов хлеба не получали ничего и «продуктовые» (кроме «хлебных») карточки просто выбрасывали на помойку. Как правило, еврейские дети выходили в общий стометровый проходной коридор барака с какими — то кусками в руках и, поглядывая на нас с не по — детски хитрыми глазками, смаковали невиданные нами лакомства, а мы облизывались. Ни разу примерно за год ни дети, ни взрослые не угостили нас, едва ходивших от голода. Это я о сострадании. Торговое племя не может сострадать, иначе у него не будет получаться прибыльная торговля.

Моя русская учительница в первом классе была одновременно дочерью секретаря какого — то райкома партии и поэтому на переменках доставала из портфеля бутерброд с маслом колбасой, о каковых я даже тогда не знал, что они существует в природе. Однажды, закусывая, она взглянула на меня, когда я от слабости сидел в классе и не бегал как остальные дети по коридору. С тех пор она каждый день подзывала меня к себе и как бы тайно от всех угощала меня. Это я — в продолжение темы об укрывательстве евреев славянами в оккупации от эсэсовцев. Но не только об этом.

Разница между евреями и всеми остальными нациями та, что еврей никогда просто так, без всякой отдачи хотя бы в будущем, не сделает подаяния в чистом его виде, просто из жалости, как это бесконечно, с зари веков и по наши дни, делают все остальные нации. Еврей может только заплатить, иногда даже щедро, но большей частью чрезвычайно экономно, за какой — нибудь труд. В результате любому нищему, если уж он настойчив и непреодолим (безмолвных евреи вообще не замечают) будет предложено сделать им какую — нибудь услугу самого унизительного свойства, в зависимости от статуса нищего, они этот статус всегда с единого взгляда определяют. И просимая услуга будет всегда на один разряд ниже, чем нищий сделал бы, не оскорбляясь. Потом ему будет заплачено, но это все равно будет не подаяние, а оплата, даже несоразмерно низкая. И я потому на этом несколько подробнее остановился, что такой подход нехарактерен даже животным, как я сказал выше, поэтому он не мог возникнуть ни у кого другого народа, кроме торгового племени. Прибыльно торговать невозможно при наличии в душе жалости.

Евреи не могут жить своими семьями и кагалом в целом среди аборигенов незаметно, иначе у них тоже не получится торговли, так как они должны жить рассеянно среди нас, чтоб не сильно конкурировать друг с другом. Поэтому они всегда в нашем виду, и мы их знаем как облупленных. В результате бытовой антисемитизм становится антисемитизмом социума аборигенов. Притом именно они научили нас не только писать, но и говорить. И мы, естественно, начали говорить не только на еврейском базаре, но и между собой. И определенное мнение о евреях немедленно стало всеобщим, и отношение к ним — тоже. Так какого же тогда черта возводить здание антисемитизма с применением заумных понятий и построений, словно это теория относительности, квантовая механика или «черная дыра» в туманности Андромеды?