Шрифт:
— Вам что-нибудь известно?
— А то как, — гордо ответил старик.
— Так говорите же!
— Ладно, слушай. — Роман Платонович погладил бороду, будто в ней и сидела вся тайна. — Сижу я вечор на завалине у своего дому. Подходит сусед Фадей, спрашивает о жизни-здоровье. Ничего, мол, отвечаю. Ишо, мол, на обыска берут. И рассказал ему про Болотовых. Он послушал, хохотнул и говорит: «Худо искали». Как, говорю, худо? Хорошо. Он спрашивает: «Свекольные гряды прокапывали?» Нет, отвечаю. Он: «Эх, ты! А ишо хвастаешь!»
— Так и сказал?
— Вот те хрест, Сано.
— Ну! — оперативник чуть не подпрыгнул. Глаза загорелись азартом. Ему захотелось сейчас же ехать к Болотовым и раскидать свекольные гряды. Но он отложил повторный обыск до утра, решив сперва поговорить с Фадеем.
Когда оперативник и Роман Платонович вышли из отдела, на дворе было уже темно.
…Свекольные грядки красовались в ограде перед кухонными окнами дома. Никто и не предполагал, что именно здесь хранится выкраденное добро.
Тонкий лом свободно прошел рыхлую землю и, наткнувшись на пружинящее препятствие, дрогнул. Люди старательно заработали лопатами. Показались доски. С них смели остатки мелкой земли, осторожно убрали одну, вторую, третью… Все замерли в изумлении. Открылся большой тайник, выложенный изнутри коноплей. Из него извлекли десятки пар валенок, пачки хрому, шелк и другое.
На этот раз Анна Мефодьевна не стояла перед Горбуновым с ведром, наполненным водой, и крахмальным полотенцем.
На очередном допросе Иван Болотов признал себя виновным. Не отрицал вины и Ефим Барабанов, во многом обвиняя своего дружка-однодельца. Кто в какой степени повинен, разберется суд.
Изучая нераскрытые преступления, старший оперуполномоченный городского угрозыска капитан Горбунов вынужден задерживаться на работе вечерами… Дочитана последняя страница еще одного дела. Прошел год, а кража не раскрыта. Александр Самсонович отыскивает лист, на котором вычерчен план магазина, разглядывает чертеж. Магазин занимает торцовую часть длинного одноэтажного дома. Преступники проникли в торговый зал через чердак. Когда? Ответ дали свидетели. Воображение рисует картину. Молодая пара стоит в коридоре, тихо разговаривает о своем сокровенном…
— Который час, Вова? — спрашивает девушка.
Вова поднимает край рукава у пальто, смотрит на часы, неопределенно отвечает:
— Полночь.
— Точно скажи, — настаивает Люба, — мне, поди, домой пора.
— Двенадцать, — Володя вздыхает.
Люба слегка закидывает голову назад, улыбается. Видит на лице друга улыбку… Вместе им хорошо, они счастливы.
Хруст над головами насторожил влюбленных. Они притихли. Кто-то шагает по чердаку. Володя озадаченно глядит в лицо Любе, шепчет:
— Я проверю.
— Не надо, Вова. Ночь ведь.
— Ну, и что? То ли я боюсь.
— Не пущу! — Люба сильнее прижала к себе руку юноши.
— Чудачка. — Володя улыбается. — Все-таки интересно…
— Вова! Я прошу…
— Ладно. Уговорила.
— Мне пора. Обещай, что сразу пойдешь домой.
— Обещаю.
Люба стояла на крыльце и видела, как Володя пересек улицу, помахал рукой и скрылся за углом двухэтажного дома.
— Вот и все, — задумчиво рассуждает сам с собой Горбунов. — Больше никто ничего не слышал и не видел. Такой вывод напрашивается из материалов расследования. Так ли это?
И опять ум работает напряженно. Коллеги подозревали в краже Илью Перехваткина, Любиного брата, потому что в прошлом сидел за кражу. И еще потому, что Люба не пустила Володю на чердак и постаралась поскорее распрощаться с ним. Вряд ли преступник будет пакостить там, где живет. Почему расследование велось однобоко, в одном направлении?
Товаров похищено на три тысячи рублей. Одному на такую сумму не унести. Или он приходил не один раз, или действовала группа.
Александр Самсонович отодвинул дело, положил перед собой три чистых листа бумаги, заправил авторучку и в левом верхнем углу листа крупно вывел: «Утверждаю». Да, завтра начальник отдела утвердит план оперативно-розыскных мероприятий, в котором будет предусмотрено: когда, кто, где, какую работу должен проделать, чтобы выйти на след преступников или обнаружить хотя бы часть выкраденных вещей. А пока приходится думать. Не спеша, напряженно, сосредоточенно.
Особым пунктом в плане намечаются встречи и беседы со многими из тех, кто проживает в районе преступления, выявление семей, где 27 декабря проходили семейные вечера. Возможно, возвращаясь из гостей, кто-нибудь видел преступников…
Два дня Александр Самсонович ходил из дома в дом, из квартиры в квартиру. Говорил со многими жителями поселка. Честно, открыто. Просил оказать помощь.
Спустя три дня секретарь отдела, вручая Горбунову голубой конверт, лукаво улыбнулась, пропела:
— Письмецо сомнительное. Вам лично. Без обратного адреса. Почерк женский.
— Что вы! — с улыбкой ответил капитан, разглядывая незнакомые каракули на конверте.
— Никто из наших не получает личных писем через меня, — загадочно продолжала секретарь. — Вы первый. Да и письмо местное.
— Может, человек болен, или некогда зайти, — серьезно заметил оперативник, направляясь к выходу.
Окна выходили во двор. В кабинете стояла завидная тишина. Александр Самсонович сел за стол, сунул остро заточенный кончик карандаша в угол конверта и осторожно вскрыл письмо. Развернув листок, с волнением прочитал: