Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…двадцать пять. Пора.

— Санаи! Залум! Анейра! Паташи, паташи! Нейя, Пата-ши! Паташи! Месаара! — выкрикнула Андагриэль древние-древние слова. Она никогда не спрашивала у матери — да та и вряд ли знала — значат ли они что-то, или это просто облекаемая в слова концентрация сил. До сих пор Андагриэль склонялась ко второму утверждению, но "до сих пор" было до того, как она сама произнесла их. Ей показалось, что каждое слово унеслось куда-то в необъятное далеко и вернулось оттуда другим словом, посланием разбуженной силы, услышавшей древнее заклятье. Так это было или нет — да только теперь трое тиа смотрели, как в абсолютной темноте вокруг них огненными змеями пляшут отразившиеся от ничего слова, вонзаются друг в друга и сплетают узор. И последнее слово вдруг собралось в хрупкую фигуру, и та замерла в темноте, спиной к тиа. И наступила полная, оглушающая тишина, которую страшно было нарушить громким голосом.

— Что с тобой случилось? — тихо спросила Андагриэль фигуру эльфа, а губы словно замерзли, и слова получались какими-то ломкими, хрупкими, безжизненными. Фигура повернула голову и Андагриэль оцепенела под взглядом черных глаз. Казалось, что их чернота живет своей жизнью, темнота в глубине зрачков пришла извне и поглотила всего эльфа.

Но так не бывает. На ее землях не должно такого быть.

— Идем обратно. Идем с нами, — тяжело-тяжело говорить, тело утыкано иголочками холода.

Андагриэль чуть повернулась — рядом стоит бледная до синевы дочь, а глаза — пустые, зачарованные, неотрывно смотрят вглубь зрачков эльфа. А Ондор почему-то теперь рядом с эльфом, держит того за руку и потихоньку пригибается к земле, будто поклониться хочет.

За спиной эльфа величаво вырастет тень. Она обнимает его, она сродни темноте в его глазах, она забрала его себе и уведет за собой, туда, к покою и вечному знанию.

Андагриэль хотела шагнуть вперед, взять эльфа за руку, растормошить дочь и мужа и увести всех из этой странной, ледяной, жуткой темноты, которая вовсе и не темнота. Хотела и не могла. И стало так тоскливо и страшно, что захотелось броситься к тени — вдруг она выведет из этого кошмара обратно? И тело ожило, и ноги непроизвольно сделали пару шагов вперед, а тень колыхнулась вперед и отразилась почему-то стальным всполохом неизвестно от чего. И в памяти тиа вновь всплыло странное слово — силель. То ли имя, то ли название, то ли бессмысленное сочетание звуков, но почему-то стало невозможным идти к тени, и надо было обязательно сделать так, чтобы она исчезла.

— Ты помнишь?

Шепот, эхо звука прокатилось откуда-то и замерло у ног тиа. Обласкало, согрело и накрыло волной невспоминаемых воспоминаний.

И нырнув вглубь ударов сердца, Андагриэль позвала мужа и дочь, позвала своих давно умерших предков, их память и силы. Она никогда не делала этого раньше, и это было тяжело, неимоверно тяжело, как во сне, когда тебе снится, что ты просыпаешься, и ты стараешься пошевелиться и встать. Но скованное настоящим сном тело не подчиняется тебе, и это так мучительно, так невыносимо тяжело стараться хотя бы оторвать голову от подушки…

— Говори.

Что говорить?..

— Говори!

Нет сил… какая страшная тяжесть, как хочется упасть и заснуть во сне…

— Говори!!

Санаи… Залум… Анейра… Паташи…Паташи…Нейя… Пата-ши… Паташи… Мессайя…

С каждым с трудом выплюнутым сквозь губы словом Андагриэль становилось теплее, с каждым словом внутри рос огонь, и с последним словом заклинания тиа бросила этот огонь в тень. И тень метнулась навстречу…

Суна и Ларна смотрели на побелевшие лица тиа, и с каждым мигом им сильнее хотелось растормошить их и оттащить от кровати. Казалось, что Правители превратились в каменные статуи, застыли навеки, навсегда.

Что-то страшное происходило, что-то непонятное, зловещее вторглось в их землю — и Амарисуна, обхватив себя замерзшими руками, безостановочно шептала слова защиты.

Но вот внезапно из эльфа выплыла странная тень, за секунду накрыла собой тиа и жадно бросилась к замершим Ларне с Суной. Тень теней, холод холодов и бездонной тоски и страха.

Это было ужасно, настолько ужасно, что Суна закричала, тонко-тонко, отчаянно и закрыла лицо руками. А Ларна увидела, как тень внезапно отлетела от них, словно натолкнулась на невидимую преграду, ударилась об Андагриэль и рассыпалась, будто ее и не было.

Суна перестала кричать и отняла руки от лица.

Правители, словно по команде, открыли глаза и расцепили руки. В наступившей тишине было слышно, как стучат зубы у Миаринны. Андагриэль медленно провела рукой по лбу и девушка заметила, что у тиа дрожат пальцы. И все в той же тишине лежавший на кровати эльф вдруг глубоко вздохнул и открыл глаза. Зеленые, как густая свежая трава на лугу.

— С..спасибо, — выдохнул он еле слышно. — Прости меня, тиа.

— Что это было? — положила Андагриэль эльфу руку на плечо. — Все будет хорошо, только скажи: что это было?

— Терейна, — с неимоверной печалью выдохнул эльф, закрывая глаза и, кажется, даже не слыша, что его спрашивают. — Передай, что очень люблю.

— Эй? — беспомощно позвала Андагриэль. Эльф не дышал.

— Ларна?! Суна?! — вскочила на ноги Миаринна.

Ларна посмотрела на Амрисуну. Девушка покачала головой.

— Нет.

И тогда Миаринна заплакала.

Костер сложили на невысоком помосте, посреди погребальной площадки. Тело эльфа, чье имя было Айкан, осторожно опустили сверху. Погребальное покрывало до поры, до времени, положили рядом — дух Айкана должен был последний раз проститься со своим телом, с родными, со своим домом. Как только покрывало накинут на тело — дух уснет, чтобы проснуться уже на дороге Времен.