Хоть бы разбудили, что ли… — ворчала Амарисуна, ошиваясь рядом с поляной и бросая тоскливые взгляды по сторонам. Складывалось впечатление, что она одна во всем Умбариэле не знает, куда себя деть. Мимо, кокетливо смеясь, пробежала эльфийка, за ней, раскинув руки, мчался эльф.

— Не надо меня щекотать! — крикнула женщина таким тоном, что Суне стало ясно, что именно этого убегающая и хочет.

— Я тоже хочу так веселиться, — пробормотала Суна. — Все ушли куда-то, а чего стоило постучать и разбудить.

Впереди мелькнул знакомый белый силуэт. На несколько секунд скрылся за фигурами, затем появился в поле зрения снова. Рядом изящно вышагивала лошадь.

— Вихрь, Смешинка! — Суна, лавируя между эльфами, протиснулась к единорогу. — Ну и где все?

— Не знаю, — Вихрь подмигнул Амарисуне, — нам со Смешинкой очень даже хорошо и без вашей шумной компании. Впрочем, я видел Елайю и Эллора. И судя по мечтательному выражению лица нашей юной подруги, ей сейчас совсем не хочется делиться обществом тиа с кем-либо еще.

Целительница вздохнула.

— Пожалуй, мне не остается ничего другого как вернуться, и попытаться уснуть. Ну, или устроить самой себе романтическую прогулку.

— А легенда? — Вихрь показал головой в сторону поляны.

— Вряд ли в таком шуме что-то будет слышно.

Смешинка тонко заржала.

— Ну, желаю вам хорошо провести врмя, — Суна потрепала единорога по холке.

— О, я вижу, там зацвели поздние бельвейсы, — единорог глянул за спину девушки, облизнулся и решительно двинулся вперед. Целительница только вздохнула.

— Надеюсь, он не ошибся и это не местная отрава, — девушка огляделась по сторонам, выбирая, куда пойти.

Мимо Дома тиа, параллельно поляне, шла дорожка. У угла Дома она сворачивала налево, убегая от вперед лентой темно-зеленого, невероятно дорогого мрамора. Дивясь изысканному вкусу (или капризам) тиа Умбариэля, Суна отправилась по дорожке, оставив позади шум и гомон бьющего через край веселья.

Девушка ступала осторожно, почти бесшумно — не потому, что чего-то опасалась, а потому что ей показалось вдруг, что каждое неловкое движение может разрушить обступивший ее покой, сказочность момента. Казалось, что в тишине воздух стал прохладнее и свежее. Луна, выщербленная с одного бока, скромно пряталась за темными облаками, крупные, поздние цветы источали сладкий, будоражащий кровь аромат, к которому примешивался запах земли, листьев и влажной древесины. Метрах в сорока впереди дорожки высилась стена леса, впрочем, пробиваемая тут и там огоньками — горели факелы, воткнутые у крыльца каждого дома. Совсем некстати вспомнился приснившийся несколько дней назад сон.

" Что такое мессайя? Или это имя? Спорить готова, я никогда не была в том месте, которое мне приснилось. Но почему оно выглядело таким брошенным?".

Суна поежилась.

Голоса в отдалении совсем стихли, дорожка вильнула вправо и уперлась в заросшие травой ступеньки. Ровно пятнадцать, обтесанных давностью лет, а внизу…

Суна, остановившаяся на седьмой ступеньке, заворожено смотрела на сине-лиловое озеро, раскинувшееся под ногами. Сотни колокольчиков, больших, маленьких, озаренных светом множества факелов, воткнутых в песок. Синие, фиолетовые, лазоревые, темно-розовые, лиловые, качающиеся на ветру волнами и неподвижно замирающие, когда порывы стихали. Выше Амарисуны, растущие стеной, цветочные Правители — не назвать по-другому. Казалось, что песчаные дорожки чудом возникли посреди толщи воды, струи которой застыли в образе гигантских колокольчиков.

Колокольчики в такой сезон — талант или магия природы здешних садовников воистину были велики.

Девушка осторожно спустилась и ступила на тихо хрустнувший песок. Вздохнула полной грудью и медленно зашагала вдоль цветов. Останавливалась у не успевших вытянуться в полный свой рост цветов, подолгу вглядываясь в темные с желтой сердцевиной чашечки. Где-то у корней, в глубине клумб, совсем не по сезону, стрекотали кузнечики, пару раз громко и сыто заухала над головой ночная птица, заставив Целительницу подскочить от неожиданности. Девушка погрозила невидимой крылатой охотнице пальцем и наклонилась, чтобы подтянуть шнуровку на сапоге.

Воздух взрезала мелодия — нежная, задумчивая, печальная светлой грустью. Она легонько коснулась плеча Целительницы, заставив вздрогнуть. Амарисуна выпрямилась и закрутила головой, пытаясь определить источник звука.

Играли на флейте.

Невидимый музыкант скрывался где-то впереди, как раз там, где дорожка сворачивала и исчезала за высокой цветочной стеной. Целительница дошла до поворота и остановилась, вслушиваясь. Теперь мелодия звучала совсем близко, слышны были не только минорные перепады, но и шорох песка, словно музыкант медленно ходил из стороны в сторону. Суна прижала руку к груди — почему-то мелодия заставила бешено колотиться сердце. Девушка кашлянула, предупреждая музыканта о своем присутствии, и вышла из-за клумбы. Дорожка упиралась в деревянную, опутанную давно отцветшим вьюном открытую беседку на четырех резных столбах. Прислонившись к переднему, спиной к эльфийке стоял мужчина в добротной походной куртке и в легких, совершенно не соответствующих вечерней погоде, штанах. Высокие, потрепанные сапоги стояли рядышком, на песке. Не первой свежести обмотка под сапоги валялась рядом. Мужчина оборвал игру и медленно повернулся к Суне, переступив босыми ногами по деревянному полу.

Амарисуна попятилась назад. Музыкантом — кто бы мог подумать — оказался ни кто иной, как Мориан, и девушка не знала, то ли повернуться и уйти, то ли попросить сыграть еще. Пока Целительница терзалась сомнениями, эльф вытер губы ладонью и спрятал флейту за пазуху.

— Я думал, ты вместе с остальными на празднике, — Мориан сел боком к Суне на пол, скрестив ноги, и привалился спиной к столбу.

— Там… слишком шумно, — помедлив, Суна села напротив, не снимая сапог.

— Тебе не холодно? — она кивнула на босые ступни эльфа.