– Не в уважении дело.

– А в чем?

– А в том, что ты привыкла жить так, как сама считаешь нужным! Но ведь ты не одна, еще есть я, могла бы и меня спросить, – процедил Хохол, сжимая руль так, что костяшки побелели.

– Да? – прищурилась Марина, выпуская дым. – Я теперь что же, разрешения у тебя спрашивать должна, если мне вдруг приспичит пообщаться с кем-то?

– Я – почти муж тебе.

– Зарвался ты, вот что. "Почти муж"! – ехидно поддела Коваль, стараясь не выйти из себя. – Я сплю с тобой, и не надо передергивать. Мы сто раз обсуждали эту тему – муж у меня один, и по-другому не будет.

– Я устал от тебя, Коваль, – проговорил Хохол, резко затормозив и поворачиваясь к ней. – Я люблю тебя и не могу сделать так, чтобы ты была моей до конца, меня это злит и раздражает. Я не могу контролировать тебя…

"О, блин, ну, понеслось! Что за манера у мужиков пытаться взять меня под контроль? И Егор таким был, и Череп, и вот Хохол теперь… Не понимают они никак, что это гиблое дело, а главное, совершенно безнадежное".

– Женя, – устало произнесла Марина, погладив его по щеке, – ты ведь не дурак и прекрасно понимаешь, что нет такого человека, который смог бы подчинить меня, если только я сама не захочу этого. А я не хочу.

– Понятное дело! – усмехнулся он, стряхивая ее руку. – Ты ведь привыкла быть свободной и делать только то, что сама хочешь!

– У тебя приступ, что ли? – спросила она, взяв его за подбородок и заглядывая в глаза. – С чего ты завел бодягу?

– Надоело чувствовать себя не пойми кем. Не муж, не любовник, не охранник – кто я тебе, скажи? А, молчишь? Сама не знаешь?

– Я не пойму – тебя интересует слово, которым можно назвать наши отношения, или все-таки сами отношения? – разозлилась наконец Коваль, выведенная из себя его упрямством.

– О чем ты говоришь, какие отношения? То, что ты позволяешь мне гасить тебя тогда, когда ты сама этого хочешь, это – отношения?

Марина ахнула его по щеке со всей силы, даже ладонь заболела, Хохол мотнул головой, но стерпел, только зубы сжал.

– Домой! – велела она, отворачиваясь и надевая черные очки, хотя на улице уже было совсем темно.

– Как скажете, хозяйка! – с иронией высказался Женька, заводя двигатель.

– Заткнись, ради бога! – процедила Коваль, еле сдерживаясь, чтобы не добавить ему еще оплеуху.

До самого "Парадиза" ехали молча, Марина курила, Хохол вглядывался в темную дорогу, освещаемую только фарами джипа, в машине просто физически ощущалось напряжение, возникшее между ними. Едва только "Хаммер" остановился во дворе, Коваль выпрыгнула и побежала в дом, не дожидаясь, пока Хохол загонит машину в гараж.

– Даша, ты еще здесь? – крикнула она, но никто не отозвался – домработница уже ушла к себе, в комнату в коттедже охраны.

Марина прошла на кухню – там на столе стоял коричневый чайник со свежезаваренным зеленым чаем и тарелочка с ломтиками лимона. Она налила в керамическую чашку мутноватую жидкость с запахом жасмина, бросила туда же желтый кружочек, присыпанный сахаром, и пошла в каминную, столкнувшись в коридоре с Хохлом. Он вопросительно посмотрел на нее, но Коваль проигнорировала этот взгляд, давая понять, что его слова ее обидели и задели.

Так и было на самом деле – манера Женьки давать определения Марину раздражала и обижала. Она не задумывалась над тем, как назвать то, что происходит между ними, просто жила в этом, получая удовольствие от близости с Женькой, а ему постоянно хотелось какого-то статуса, какого-то четкого места, которое принадлежало бы только ему, Хохлу. Что скрывалось за этим желанием, она так и не могла понять, и это бесило.

Коваль села в свое любимое кресло перед камином, вытянула ноги на решетку и отпила чай, наслаждаясь его тонким вкусом и ароматом. Интересовало другое – как надолго хватит терпения у Хохла, чтобы выдержать фасон и не дать ей вновь одержать верх над ним? Марина пила чай и размышляла о том, что же предпринять, чтобы обезопасить себя от Макара и заодно помочь Бесу не съехать с катушек, не погрузиться на дно, к чему неизбежно приведет его новое увлечение. Она прекрасно помнила, как нелегко далось Егору ее лечение от зависимости, как долго и трудно Марина выздоравливала, через что прошла, пока, наконец, не стала вновь нормальным человеком, а не безумным животным, живущим от укола до укола.

В коридоре послышались шаги, потом в темной каминной вспыхнул свет, и Хохол, придвинув кресло, сел рядом с ней, взяв ее руку в свои:

– Котенок… прости меня… я не могу понять, что со мной происходит, я измучился и тебя измучил…

– Дурачок, – прошептала она, касаясь губами его лба. – Ты такой дурачок, Женька… я ведь люблю тебя, родной мой… и не надо никаких слов выдумывать. Разве я такая, как ты сказал мне там, в машине? Ведь это неправда…

– Конечно, неправда, – прижимая голову к ее груди, пробормотал он. – Ты совсем другая, я знаю, ты меня любишь, хоть и говоришь об этом редко и неохотно. Но зачем слова, когда уже то, что ты приехала ко мне в СИЗО и вытащила оттуда, то, что ты даже бабку мою не бросила, поддержала… Уже только за это я в долгу перед тобой.

– При чем тут долги? Разве ты не сделал бы этого для меня? Ведь ты не то еще проворачивал, вспомни. – Марина погладила его по затылку, чувствуя под пальцами колючую щетину. – И не говори больше, что нужен мне только тогда, когда я сама этого хочу, ладно? Мне обидно это слышать.

– Прости меня, – покаянно шептал Женька, целуя ее в грудь через ткань майки и тяжело дыша, словно только вернулся с пробежки. – Конечно же, это все не так, я просто разозлился, хотел обидеть… Я знаю, что нужен тебе не только в спальне, я знаю… Можно, я поцелую тебя? – Он поднял глаза, и Марине стало его жалко. Как всегда, Хохлу не хватило выдержки и характера, чтобы обломать ее.