– Вы не одни. А вот Цезарь – один… Витька, береги ребят!

– Ага… – довольно беззаботно отозвался он. Состав дернулся.

– Ай, что делаешь, – быстро сказал Кир. – Зачем остался?

– Ва… – усмехнулся Корнелий. – А кому я там нужен? Поздно заново жить, не мальчик. Попробую здесь, насколько хватит…

Платформа уходила. Тонкие силуэты рук взметнулись вдруг над краем, закачались, замельтешили, как стебли на ветру. И Корнелий вскинул руку. Не удержался, сказал шепотом:

Уж такое-то прощание он мог себе позволить.

Платформы скрылись, прокатили мимо хвостовые цистерны.

Эта железная дорога, так же как и улица вдоль нее, называлась Окружная, но не потому, что опоясывала город кольцом. Просто раньше она принадлежала Южному армейскому округу. Она огибала окраину по дуге и уходила в поля. Там, через несколько миль, когда встающее солнце бросит от кустов на рельсовый путь длинные тени, состав чиркнет на ходу по невидимой грани соседнего пространства и остановится на минуту. Тогда ребята спрыгнут. И от этого места до обсерватории «Сфера» совсем недалеко… Так объяснял Витька, и Корнелий знал: так и будет.

– А что теперь станешь делать? – спросил Кир.

– Не знаю… То есть одно дело знаю точно: надо найти мальчишку. Цезаря. А дальше поглядим… Спрошу у Петра…

– Лучше сразу спроси у Петра. Иди к нему. Только очень осторожно.

– Я осторожно. Хотя чего бояться? Я же безында, бич. Ни одна судейская машина не докажет, что я – Корнелий Глас. – Он хмуро посмеялся. – Корнелий Глас из Руты казнен восемь дней назад в муниципальной тюрьме номер четыре. Это зафиксировано везде и всюду…

Кир покачал головой.

– Неправильно думаешь. Никто не будет доказывать. Пристрелят в глухом углу, вот и все дела.

– Ну… это как получится. Двум смертям не бывать, а… одна вроде была уже.

Мудрый Кир опять покачал головой. Но больше не спорил.

– Пойдешь к Петру, смотри, чтобы не выследили ту дверь, в овраге…

– Да я и не пойду через дверь! У меня и ключа нет.

– Пойдешь. Другие пути все закрыты. Скажешь Петру: если шибко прижали, пусть уходит сюда. А ключ тебе Алексеич даст.

– Наверно, он рассердится, что я не ушел с ребятами, – скованно сказал Корнелий.

– Зачем рассердится? Нет. Он и сам не уходит. А у тебя, ты говоришь, здесь мальчик…

Раннее солнце не проникало в овраг, там с ночи застоялась дождевая сырость. Горько и влажно пахло от высокого белоцвета. Его стебли, обычно сухие и ломкие, сейчас податливо мялись под башмаками. Седые головки, которые жарким полднем то и дело выбрасывают стаи пушистых семян, теперь съежились, как мокрые котята. Семена белыми волокнами липли к старому рыжему свитеру и холщовым брюкам Корнелия.

…Брюки и свитер дал Кир. А вернувшаяся откуда-то веселая Анда с усмешкой протянула квадратные темные очки.

– Вот. Чтобы совсем никто не узнал…

Корнелий усмехнулся в ответ. Спрятал очки в карман. Все это напоминало кино про агентов из эпохи последней конфронтации. Впрочем, Корнелий подумал про кино мельком. Больше он думал об Анде. Она отвела глаза.

– Вас Алексеич просил зайти.

Мохов дал Корнелию ключ – такой же в точности, какой давал Петр.

– Раз уж вы решили остаться… Но, ради всех святых, будьте осторожны.

– Буду, – очень серьезно пообещал Корнелий.

– Кстати, почему вы так спешите? Логичнее было бы дождаться сумерек. Меньше риска для вас и для Петра.

– Я беспокоюсь за мальчика…

Но это была лишь одна из причин. Корнелий испытывал беспокойствовообще. И какое-то детское нетерпение. Как мальчишка, которого ждет дальнее путешествие. Хотелось поскорее начать новую, неведомую жизнь. Жизнь человека без индекса и, возможно, жизнь подпольщика.

Он не ощущал никакого сожаления о прошлом. По крайней мере, сейчас. Он тихо гордился, что спас от горькой, безнадежной судьбы тринадцать ребятишек – хоть одно полезное дело за сорок с лишним лет проживания на матушке-планете. И дальше он хотел существовать с той же пользой и смыслом.

У него были цели. Ближняя цель: разыскать Цезаря и помочь ему. Дальняя цель: выяснить, как электростатическое (или какое-то другое) поле прирученной шаровой молнии уничтожает излучение индекса. «А там – посмотрим. Главное, чтоэто возможно. Что в принципе есть оружие против машинной системы. Против этой всепоглощающей тупости и страха… (Ох как заговорил!.. А что, не правда?) Мохов здесь не помощник. Кир, наверно, тоже не помощник. Но Петр, конечно, схватится за это открытие. Он-то ненавидит систему всей душой».