— Тысячу, наверное, еще можно заработать, — продолжал фантазировать Татарников. — Или, допустим, миллион, верно? А миллиард честным путем очень непросто заработать, так ведь?

— Именно так.

— Но тот, у кого есть один миллион, и тот, у кого есть один миллиард, находятся в неравных условиях, не правда ли? Тот, у кого миллиард, в нашем обществе главнее. У нас ведь теперь капиталистическое общество, не социалистическое. И тот, у кого больше денег, обладает и большей властью, большими возможностями, большей силой среди людей. Я не ошибаюсь?

— Зачем вы такие наивные вопросы задаете? Нарочно?

— Просто не хочу ничего упустить. Боюсь утверждать что-либо голословно.

— Да, разумеется, так и есть. Тот, у кого миллиард, имеет больше силы и власти, чем тот, у кого миллион.

— У такого богача, думаю, есть охрана, средства влияния на публику, связи с политиками. Он может, например, купить газету. Или телевизионный канал. Или иметь телохранителей. Правда?

— Еще бы!

— Человек, который обладает столь большими деньгами, будет всегда желанным гостем в музеях и галереях. Он сможет покупать произведения искусства, даже сможет построить новый музей. Если пожелает, конечно.

— Они так и делают.

— И он сможет поощрять тех, кто ему нравится, поддерживать их финансово. Например, понравится ему какой-нибудь интеллигент, а он ему денег даст. Ведь так?

— Ну еще бы. Так именно и происходит.

— А скажите мне, если уж мы заговорили об искусстве, обществе, вкусах людей. Поддержка деньгами и влиянием — она дает возможность развиваться тому, что поддерживают, а другому — тому, что не поддерживают, — развиваться не помогает. Я правильно понимаю? Поправьте, если ошибаюсь.

— Вы опять нарочно глупости спрашиваете. Да, это совершенно правильно. Тот, кого поддерживают, идет вверх, а тот, кого не поддерживают, катится вниз.

— Например, если миллиардер поддерживает одного журналиста, а не поддерживает другого, успеха и известности скорее добьется первый, чем второй.

— Само собой.

— И люди, то есть общество, будут хорошо знать того, кого поддерживает миллиардер, а того, кого он не поддерживает, знать будут хуже.

— Так и происходит.

— То есть богатый человек сможет формировать то, что мы называем общественными вкусами и общественными взглядами. Это так?

— Да, так.

— А те, кого уже поддержал миллиардер, сами, в свою очередь, смогут кого-то поощрять, используя свой авторитет. Так ведь и происходит формирование общественных пристрастий. Вырабатывается коллективное мнение, не так ли?

— Так и происходит. Те, кто уже замечен обществом, сами получают возможность указать на других, чтобы и тех заметили.

— Эта должность в области искусств называется кураторством, в бизнесе — менеджментом. То есть формируется класс управленцев общественными пристрастиями, класс вожатых.

— Да, это именно так. У нас теперь даже есть школы кураторов и институты менеджеров.

— Видите, этот процесс нельзя оставлять без внимания. Потому что именно так формируется общество, начиная с элиты, то есть с избранных.

— Конечно, как же иначе!

— А в основе этой конструкции лежит пристрастие и воля богатого, поощряющего группу лиц, которые ему полюбились. Правда ли это? Ведь у нас сейчас такое общество, где успех и слава измеряются деньгами.

— Вы правы. В основе, в самом начале должна лежать добрая воля миллиардера. Он захочет и оснует газету. Или построит музей. Или купит картину. Или даст денег на гранты. А потом уже вокруг этих денег выстроится конструкция из лиц, к деньгам допущенных. Появятся менеджеры, кураторы, критики. И дальше уже крутится общественный механизм сам по себе. Так устроено теперь общество, зачем же скрывать?

— Это очень понятно. Тем более что мы с вами уже сказали раньше, что тот, у кого есть миллиард, такие возможности имеет, а тот, у кого лишь тысяча, таких возможностей не имеет.

— Ну как вы музей построите на тысячу? Как вы газету на тысячу запустите?

— Это было бы непросто. Но вот вы мне на что ответьте, голубчик. Если те, у кого миллиарды, люди нечестные — а мы с вами, кажется, решили, что миллиард честным путем заработать нельзя, — получается, что в основе нашего общества лежат ворованные деньги?

— Ну какая разница? Ворованные они или нет, если на эти деньги картину купили или газету напечатали, — не все ли равно? Лишь бы деньги остались в обществе.

— В этом утверждении как будто есть логика. Не все ли равно, что деньги краденые, если на них куплена хорошая картина, верно я вас понимаю?

— Именно это я и имею в виду.

— То есть деньги уже существуют помимо человека, который ими обладает. Или все-таки человек тоже присутствует?

— Присутствует, куда ж он денется.