— Есть у меня одна метода: надо не дать преступнику опомниться. Не стоит искать доказательств, сам все выложит! Прижмите его — и дело с концом. Просто спросил в лоб, где он прячет деньги. Я сказал, что мне все давно известно, его подельников мы взяли, и запираться бесполезно. Тут он и сломался. Все выложил.

— И много украл?

— Миллионов пятнадцать.

Журналисты загалдели, обсуждая сумму. Пятнадцать лимонов! Много! А впрочем, по сегодняшним меркам и не очень. Мог бы больше хапнуть. Интеллигентный человек Бабицкий, умеренно хапает. А где остальные пятьдесят лимонов? Интересно, граждане, очень любопытно!

Сумму реконструкции Большого театра определили в семьдесят миллионов. Реальная стоимость реконструкции составляла пять миллионов, и об этом знали почти все. Деньги запрашивали, исходя из необходимых трат на взятки и так называемые откаты. Теперь в России для того, чтобы построить детскую песочницу себестоимостью пятьсот долларов, требовалось просить из бюджета города десять тысяч. Шесть из них сразу возвращались тому, кто деньги выписал. Одна тысяча шла тому, кто составлял фальшивую смету. Три крал застройщик. Пятьсот долларов воровали рабочие, а на последние пятьсот строили песочницу. И совершенно напрасно строили, потому что песок в нее не привозили никогда. И с Большим театром то же самое. Петь в театре некому, художественного руководителя нет, опера скисла — это все мне культурный обозреватель Оксана Коваленкова рассказала — и вот в этих условиях выписывают огроменные деньги на реконструкцию.

Стало быть, посчитал я, пятьдесят миллионов долларов ушло в неизвестном направлении, если Бабицкий взял только пятнадцать. Я протолкался к Гене, взял его за рукав.

Гена с крайне серьезным лицом позировал перед камерой, однако меня заметил, признал и даже предложил:

— Закатимся куда-нибудь, выпьем?

Понятно было: парень на взводе, хочет снять напряжение.

— А куда поедем?

— Да в любой кабак.

Теперь уже не понимаю, зачем, но я сказал на это Гене:

— Давай лучше зайдем к Татарникову.

— Это еще с какой стати? — удивился следователь.

Действительно, мы обычно хаживали к Сергею Ильичу, когда версия следствия оказывалась ложной, свежих идей не было, а начальство требовало результат через два часа. Вот тогда мы и приходили к историку, и сидели на его тесной кухне, слушали стариковское брюзжанье и неизбежные поучения. А сегодня, в день полного триумфа ехать к Татарникову было совершенно лишним.

— Если что произойдет, — рассудительно сказал Гена, — я не возражаю его посетить. Советы он дает иногда дельные. Но, думаю, в его услугах я больше не нуждаюсь. Хватит, наслушался я советов. Свой метод нашел. Теперь буду работать без ошибок.

— Давай из вежливости навестим старика, — сказал я. — Хорошо бы его просто так навестить, без всякой причины, спросить, как себя человек чувствует.

— Я тебе откровенно скажу, — сказал Гена, — нет у меня желания с ним просто так сидеть. И знаешь почему? Хочешь честно? Потому что он всегда ворчит. Он нашу действительность бранит, все ему не так!

— Подожди, — сказал я, — все-таки будь справедлив. Мы ему про разных жуликов рассказываем, как же ему действительность не ругать?

— А он не только конкретных жуликов, он вообще все подряд хает. Выходишь от него всегда расстроенный, и настроение потом весь день поганое. Кстати, с этим делом я чуть было не влип! Едва не спросил совета у твоего старика. Позвонил, поинтересовался, кто мог украсть деньги, выданные на ремонт Большого театра.

Вот оно что, подумал я. Не так все просто, дорогой товарищ Гена Чухонцев! Оказывается, он Татарникову звонил!

— Пустяковое дело, в сущности. Ты видел, как я его расколол. Двадцать минут работы. А твой дед стал мне пыхтеть в трубку: все-то ему не нравится. И страна наша нехороша, и порядки у нас дурные. Умеет он все выставить в непривлекательном свете.

— Так ты поспорь с ним.

— Не хочу я спорить! Только время терять. Просто говорю, что мне Татарников надоел. Помогать — пусть помогает, когда просим. А дружить с ним отказываюсь.

— Знаешь, — сказал я на это Гене Чухонцеву, — у тебя получается очень прагматичный подход к человеку. Использовать его знания ты горазд. А самого человека знать не хочешь. По-честному если — ты не скрывай разногласия, спорь. И вот что, Гена, — я решил стать принципиальным, — если вы с ним раз и навсегда отношения не выясните, я тебе обещаю: я Сергея Ильича больше никогда ни о чем не попрошу.

Следователь Гена Чухонцев задумался, он даже побурел от притока крови к голове. Конечно, сегодня он был орлом. И фотографы щелкали камерами, и начальство похвалило. Но что будет завтра — этого даже такой самоуверенный дурак, как Гена, знать не мог. Перспектива остаться без советов Сергея Ильича его пугала. Но и в гости к Татарникову он идти не хотел. Денек был, в самом деле, отличный, не хочется в такой светлый денек сидеть в прокуренной кухне.

— Шантажируешь меня, — сказал Гена. — Ну ладно, поехали. А то сходили бы с тобой в клуб «Экипаж». Взяли бы мохито, посидели бы.

— Ну что за интерес сидеть в баре с коктейлем! Скука. — Я почувствовал, что в защите Татарникова переусердствовал. Мне самому захотелось пойти в бар клуба «Экипаж», взять ледяной стакан с мохито, посидеть на крутящемся табурете и посмотреть, как танцуют. Вот это жизнь, да! А сидеть на прокуренной кухне с лысым историком мне совсем не хотелось. Но я уже занял принципиальную позицию. — Ты лучше потрать вечер на то, чтобы прояснить ваши отношения. Затей откровенный разговор.