Благородный Покровитель «Черного лотоса» долго сидел неподвижно. Кадык пугливо перекатывался по горлу. Нос старчески сопел. Глубокие морщины густо испещрили бледный лоб. Они становились то реже от некоторого внутреннего удовлетворенного решения, то глубже и чаще, если напряженная работа мысли не давала подходящею результата. Но вскоре глубокие складки сошлись на переносице, Он, хитрейший из оставшихся хитрых покровителей, не ждал.

Да, отошли они от целей, поставленных в далекие времена патриархами многочисленного и могучего «Союза Белого лотоса». Но это было тогда. В те времена только упоминание об этой организации, постоянно, во все века угрожавшей трону, вызывало или страх, или ненависть. То было государство в государстве. В центре правили императоры, на местах сектанты «Лотоса». И жили. По-разному, но жили. Сейчас? Умный не должен следовать закоченевшим догмам давно покинувших мир и канувших в лету ересиархов далеких паутинных времен. Не должен. Иначе какой он умный?! Сегодня, в настоящем беснующемся мире, силен не тот, кто силен, но тот, кто имеет деньги, деньги и еще раз деньги. Кто имеет деньги — имеет власть. Имея власть, знаешь, куда выгодней вкладывать деньги. Совесть, порядочность — спутники бедных, не защищенных. Сильный не должен иметь при себе лишних, отягчающих качеств слабого. Не должен. Иначе какой он сильный? За него, как за кустарник, будут цепляться все, кому надо и кому не надо. Ничего лишнего. Сила, власть, независимость. Это кредо могущественных. Остальное можно применять там, где возникает необходимость, как в данном случае. Он, покровитель мудрейших, знает, как распоряжаться слабостями душ недалеких, как надо истину заставить служить себе. Это и есть его, Покровителя, истина и закон. Сейчас ему нужно выиграть время. Остальное — все разговоры от скудоумия и бестолковой сути.

По мере уяснения своих сомнений, лицо Хитрейшего становилось спокойнее. Он нажал кнопку.

Вошел пожилой китаец. Лысый череп, низкий лоб придавали ему близкое сходство с одной из разновидностей мелких динозавров. Когда он открывал рот, более схожий с пастью, верхняя губа оттягивалась вверх и оскалившееся лицо по-настоящему страшило непривычным видом.

— Зубы мои и когти, — заговорил, не глядя на вошедшего. Покровитель, — Мун не справился с ответствениостию Хун Гуна. [11] Его место на базаре среди болтунов и таких же пройдох, как он сам. Час его кончился. Но он успел немало вредно наследить. У нас натянутые отношения с «Триадой». Еще предстоит встреча с посланцами Желтого Дракона. Власти начали настырно совать нос в наши дела. Изворачиваться приходится со всей гибкостью ума. А Мун своей глупой башкой состроил все так, что мы можем подпасть под шеи «Белого лотоса». Нам против них не выстоять. — Хитрейший помолчал, зло ухмыльнулся. — Ничего, я не из тех, у кого голова седеет и язык заплетется. Заставлю уважать теневую мудрость.

Лысый преданно глядел в немигающие глаза своего патрона.

— Карающий Меч! — грозно возвысил голос Покровитель. — Я обращаюсь к тебе! Ты приставишь к Муну людей. По окончании писанины задушишь его. Запакуешь в самый красивый саркофаг, нет, лучше в самый гадкий ящик, и с моим письмом и письмом этого балбеса отправишь тело в Шао. Этот негодяй еще допытывается, откуда парнишка, — старик облокотился на поручни кресла. — Нам на некоторое время надо затаиться. Старое подземелье забросить хламьем и взорвать. На место Муна назначаю Яо. Завтра в десять я должен разговаривать с ним и сделать окончательный выбор. Подготовь его для разговора — со мной. Присматривайся, подмечай. Свое выскажешь мне. Если он внушит доверие, подготовишь церемониал к посвящению. Ступай и выполняй.

Лысый согнулся до пояса и в таком положении, пятясь, скрылся за дверью.

Изящные ниточки бровей грозно сошлись на переносице. Капризные губки отчаянно сжимались и разжимались, выбрасывая из завораживающих невинно-прекрасных недр потоки сапожной ругани и вульгарных афоризмов. Холеные кулачонки в такт нетактичным словам жестикулировали и тыкали в провинившихся пальцами. Почему-то сейчас леди не походила на тy строгую, в меру спокойную даму, какой она всегда представлялась на миру. Для тех, конечно, кто имел возможность ее видеть и лицезреть раньше.

Ей и самой трудно было объяснить, что с ней происходит. Почему, в сущности, рядовая операция, не имеющая долговременной сути, вызвала в ней столько буйной злобы, бабьей желчи, ехидства на растяпство и неуклюжесть подчиненных. Если б только это. Что-то колотит ее изнутри, взрывает до истерики. Ей хочется схватить маленький браунинг и стрелять, стрелять в них, пока не уйдет злоба, пока душа не отойдет, не успокоится, не утихнет непримиримость с происшедшим, от исхода которого ничего, кроме положительного результата она не ожидала.

Мадам Вонг нервно переступала по залу. Яро светящиеся зеленые зрачки, так умиленно любующиеся своими кошечками, пылали сейчас неукротимым гневом. И взрослые мужи, солено просвищенные абордажными порывами, походили на потных холопов, смертно боявшихся гнева грозной госпожи.

Сейчас, конечно, было проще гадать, стоило ли рассыпаться стороны при появлении катеров береговой охраны и старательно волочить сети по акватории межостровных пространств. Сорок быстроходных джонок и переоборудованные катера не осмелились вступить в единоборство с далеко не современными патрульными катерами. А ведь у пиратов имелись не только крупнокалиберные пулеметы, но и зенитные скорострельные пушечки, несколько радиоуправляемых ракет. Чем не сила? Но смотри ты, по старой, приевшейся привычке при виде опасности расползлись, как сельдь из прохудившейся сети. Может, в один из этих моментов и проскользнул монах? Может быть. Тогда, в тот момент, никто не отважился отвлечь катера противника с перемещением маневренных действий в открытое море. А можно было. Нужно было. Сейчас трудно достоверно судить. Конечно, встреча с патрульными суднами всегда вероятна, но в ту минуту почему-то для всех она показалась более неожиданной, чем обычно, и все бутафорские лодчонки, как и положено в таких случаях, разошлись в разные стороны, умело имитируя поиск рыбных косяков

— Что ты мне скажешь? — неожиданно подступила леди к пожилому моряку с загрубелой кожей лица, подобно днищу старой лодки.

Тот неловко чесал затылок и, внимая словам, пожимал плечами

— Сам не могу сказать, повелительница, как могло так выйти. Четыре патруля так бешено и по-военному строго двигались нa нас со стороны солнца, что ни на что другое, как на предупреждение атаки, более похоже не было. Думается мне, здесь не обошлось без чьего-то приказа.

Звонкая пощечина была ответом на вопрос. Но моряк даже не моргнул глазом и с заискивающей благодарностью поклонился.

Наверное, он думал, что для него самое страшное позади.

Но леди, топнув ногой, тем же срывающимся голосом убийственно нажимала:

— Зайцы! Трусы! Подонки! Ни на что не способные, трухлявые, прогнившие до самого дна посудины. Да прикажи я любому молодому, попроси, дай подзаработать, отважился бы выступить против армады вражеских кораблей. А вы? Прижились. Теплые деньги к вашим вонючим пяткам пристают. Шельмы! Бояться перестали!

С этими словами другой заскорузлый детина с вытаращенными глазами получил звонкую оплеуху… Вслед низкий поклон…