Пушкин Александр Сергеевич
Шрифт:
Милостивый государь, Александр Сергеевич!
Государь император изволил повелеть мне объявить Вам, милостивый государь, что он с большим удовольствием читал Шестую главу Евгения Онегина.
Что же касается до стихотворения Вашего, под заглавием: „Друзьям“, то его величество совершенно доволен им, но не желает, чтобы оно было напечатано.
Препровождая при сем рукописи сих двух сочинений, из коих первая скреплена надлежащим образом в III Отделении собственной его императорского величества канцелярии, имею честь быть с совершенным почтением и искреннею преданностию,
милостивый государь, ваш покорнейшей слуга А. Бенкендорф.
№ 945. 5 марта 1828. Его высокоблагородию А. С. Пушкину.
Милостивый государь Александр Христофорович
Позвольте мне принести Вашему превосходительству чувствительную мою благодарность за письмо, которое удостоился я получить.
Снисходительное одобрение государя императора есть лестнейшая для меня награда, и почитаю за счастие обязанность мою следовать высочайшему его соизволению.
С чувством глубочайшего почитания и сердечной преданности, честь имею быть милостивый государь Вашего превосходительства покорнейший слуга Александр Пушкин.
5 марта 1828. С. П. Б.
Осмеливаюсь беспокоить Вас покорнейшей просьбою: лично узнать от Вашего превосходительства будущее мое назначение.
Je prends la liberté de vous envoyer les 3 derniers chants d' Онегин, je souhaite qu'ils puissent mériter votre approbation. J'y joins un exemplaire pour M-lle Euphrosine, en la remerciant beaucoup de la réponse laconique qu'elle a daigné faire à ma question. Je ne sais, Madame, si j'aurai le bonheur de vous voir cette année; on dit que vous vouliez venir à Pétersbourg. Est-il vrai? cependant je compte toujours sur le voisinage de Trigorsk et de Зуево. Le sort aura beau faire, il faudra bien qu'à la fin nous nous réunissions sous les sorbiers de la Сороть. Agréez, Madame, vous et toute votre famille, l'assurance de mon respect, de mon amitié, de mes regrets et de mon parfait dévouement. [168]
168
Беру на себя смелость послать вам три последние песни Онегина; надеюсь, что они заслужат ваше одобрение. Прилагаю еще один экземпляр для м-ль Евпраксии, принося ей большую благодарность за лаконический ответ, которым она удостоила мой вопрос. Не знаю, сударыня, буду ли я иметь счастье видеть вас в нынешнем году; говорят, что вы хотели приехать в Петербург. Правда ли это? Между тем я попрежнему рассчитываю на соседство Тригорского и Зуева. — На зло судьбе мы в конце концов всё же соберемся под рябинами Сороти. Примите, сударыня, выражение моего уважения, привязанности, сожалений и совершенной преданности вам и всему вашему семейству.
Генерал-адъютант Бенкендорф, свидетельствуя совершенное свое почтение Александру Сергеевичу, покорнейше просит его пожаловать к нему, завтрашнего числа, в воскресение, в 4 часу по полудни.
№ 1052. 10 марта 1828. Его высокобл.[агородию] А. С. Пушкину.
Посылаю тебе, любезнейший Александр Сергеевич, множество стихов, и пылко желаю, чтоб ты остался ими доволен, как поэт и как приятель. Во всяком случае, прошу мне сообщить свое мнение просто и прямо, и признаюсь, что я даже более рад буду твоим критическим замечаниям, нежели общей похвале. И повесть и приписка деланы во-первых для тебя, и да будет над ними твоя воля, то есть ты можешь напечатать их когда и где угодно; я же ни с кем из журналистов и альманахистов знакомства не вожу. Теперь только принужден был обратиться к Погодину (не зная даже как его зовут), чтобы через него отыскать тебя. Сделай дружбу, извини меня перед ним s'il se formalise [169] , да во избежание подобного впредь пришли мне свой адрес; мой же Костромской губернии в город Кологрив. Я читал недавно третью часть Онегина и Графа Нуллина: оба прелестны, хотя без сомнения Онегин выше достоинством. Как твой портрет в Северных Цветах хорош и похож: чудо! Что ты теперь поделываешь? верно что-нибудь веселее, чем я, который то и знаю, что долги плачу: какая тоска! К слову о тоске, ради бога поскучай и ты немножко, чтобы меня и еще кое-кого одолжить; я ведь тебя слишком уважаю, чтобы считать в числе беспечных поэтов, которые кроме виршей ни о чем и слушать не хотят. Не льзя ли тебе справиться о неком Афанасие Петровиче Тютчеве, полковнике и командире второго учебного карабинерного полка? не льзя ли его лично, или через другого, отыскать и допросить: получил ли он мое письмо и что он долго не отвечает? Совестно мне отчасти затруднять тебя делом, которое до тебя не касается, но что делать? неволя; теперь у меня в Москве ни души знакомой нет. Встречаешься ли ты с Шаховским? что он делает? каков тебе кажется его Аристофан? по мне, в нем точно есть много вещей умных и хороших; но зачем наш князь пускается в педантство? право, совестно за него. Случилось ли тебе видеть новое театральное учреждение? оно достойно стоять рядом с новым цензурным уставом: кажется, нарочно для того сочинено, чтобы всех до последнего отвадить от охоты писать для театра; за себя по крайней мере я твердо ручаюсь. О варвары, полотеры придворные, враги всего русского и всего хорошего! Прощай, умница; да вспомни обо мне: ведь не похвально так приятелей забывать. Весь твой
169
если он обидится.
Павел Катенин. Шаево. Марта 27-го. 1828.
Булгарин показал мне очень милые ваши стансы ко мне в ответ на мою шутку. Он сказал мне, что цензура не пропускает их, как личность, без моего согласия. К сожалению, я не мог согласиться.
Глава Онегина вторая Съезжала скромно на тузе,9 и ваше примечание — конечно личность и неприличность. И вся станса недостойна вашего пера. Прочие очень милы. Мне кажется, что вы немножко мною недовольны. Правда ли? По крайней мере отзывается чем-то горьким ваше последнее стихотворение. Неужели вы захотите со мною поссориться не на шутку и заставить меня, вашего миролюбивого друга, включить неприязненные строфы в 8-ю гл.[аву] Онегина? NB. Я не проигрывал 2-й главы, а ее экземплярами заплатил свой долг, так точно как вы заплатили мне свой родительскими алмазами и 35-ю томами Энциклопедии. Что если напечатать мне сие благонамеренное возражение? Но я надеюсь, что я не потерял вашего дружества и что мы при первом свидании мирно примемся за карты и за стихи.
Простите.
Весь ваш А. П.
Адрес: Евгению Абрамовичу Баратынскому, в Чернышевском переулке, в доме Энгельгарда, в Москве. Пр.[ошу] дост.[авить] И. Е. Великопольскому.
Depuis quelque temps, aimable Mr Pouchkin, je me suis adonné à un des fléaux (au dire de Byron) des écrivains, [170] à la traduction. Votre grand talent ne pouvait pas m'échapper, aussi je vous envoie un petit échantillon de la manière dont je vous estropie.
170
Переделано из littérateurs
Écrivez-moi ce que vous en pensez, et si vous me trouvez plus fidèle que vous en amour, soyez assez bon pour m'indiquer les pièces ou fragments que vous voudriez voir passer dans notre langue. Ce qui vous rendrait adorable à mes yeux, ce serait de m'envoyer quelques morceaux de votre Boris Godounoff, que je ne confierai à personne. Madme la P-sse Zénéide a envoyé à Mr Kasloff une Ode de Derjavin traduite par moi. Vous me feriez grand plaisir d'y jeter les yeux, et de m'en parler sans phrases. Mon éditeur, toujours la P-sse Zénéide, veut absolument vous faire connaître deux pièces de vers de mon cru, que le P-ce Abalienski recevra d'elle. Si Onéghin-Boyan-Pouchkin veut arracher un moment à son dolce far niente (ce qui ne l'empêche pas de faire beaucoup) — en ma faveur, je lui en serai bien reconnaissant.
Votre tout devoué
Ricci. [171]
[Приложение: ] [172]
Il Genio Malefico. Nei di che nuovi eran per me beato De l'esistenza i moti, e il dolce incanto D'un guardo, e della selva il fremer grato, De l'usignuolo ed il notturno canto; Allor quando i sublimi sentimenti, La liberta, la gloria, l'amore, E de l'arti gli inspiratori accenti Fluire il sangue fean con tanto ardore; L'ore de la speranza, e del diletto D'angoscioso oscurando e pronto allarme, Allor tal genio di malizia infetto Occultamente diessi a visitarme. Fu il nostro incontro ognor tristo ed acerbo; L'amaro suo sorriso, e lo suo fosco, E strano sguardo, il velenoso verbo [Mi versavan nel sen] Versavanmi nel cuor gelido tôsco. D'inesausta calunnia traboccante La providenza lo suo ardir tentava; Illusion lo di belta brillante Era per el; l'inspirazion spregiava. Ad amor non credeva, a libertate; Su la vita volgea maligni i rai; E di natura ne l'immensitate Ei nulla benedicer volle mai.171
С некоторых пор, любезный г-н Пушкин, я пристрастился к одному из бичей писателей, по словам Байрона, — к переводу. Ваш великий талант не мог ускользнуть от меня, — и вот, я посылаю вам небольшой образец того, как я вас коверкаю.
Напишите мне свое мнение о нем, и если вы найдете, что я более верен, чем вы бываете в любви, будьте добры назвать мне ваши сочинения или отрывки из них, которые вы хотели бы видеть переведенными на наш язык. Вы вызовете во мне полнейшее восхищение, если пришлете мне несколько отрывков из „Бориса Годунова“, которые я никому не покажу. Княгиня Зинаида послала г-ну Козлову переведенную мною оду Державина. Вы доставили бы мне большое удовольствие, просмотрев ее и высказав о ней свое мнение без любезных фраз. Мой издатель — всё та же княгиня Зинаида — непременно хочет ознакомить вас с двумя моими собственными стихотворениями, которые получит от нее князь Оболенский. Если Онегин-Баян-Пушкин оторвется для меня на минуту от своего dolce far niente[1585] (которое не мешает ему делать очень многое) — я буду ему весьма благодарен.
Преданный вам Риччи.
172
К письму приложен перевод на итальянский язык стихотворения Пушкина „Демон“.